Талер чернокнижника - Виталий Гладкий

В общем, странная семейка, чтобы не сказать больше. Не скажи отец фамилию нашего бывшего соседа, я бы ее даже не вспомнил.

– Так что ты там говорил насчет мозаики? – спросил я, быстро переварив в голове историю грехопадения Жовтобрюха.

– Насколько мне известно, газет ты не читаешь, местные новости по телевизору смотришь очень редко, поэтому о городской жизни ничего не знаешь. Верно?

– Ну, почти что так. Слушать и смотреть сплошное вранье нашего губернатора и его прихлебателей у меня нет никакого желания. Для кого они так стараются перед телекамерами, непонятно. Наш народ не так глуп, как думают чиновники разных рангов. И он еще предъявит им свой счет, можешь не сомневаться. И вообще – зачем мне этот телевизионный мусор в голове? У меня там и так мякины хватает.

– Интересно, чем ты вообще занимаешься? Кроме того, что валяешься на диване?

– Батя, я бизнесмен – кую бабки на ниве нумизматики. Это тоже, между прочим, бизнес. Он приносит мне определенный доход. На жизнь хватает, даже с лихвой. Я ведь давно не прошу у тебя денег.

– Эх, Никита… Надо было драть тебя ремнем в детстве. Да интеллигентность не позволяла. В чем я и раскаиваюсь. А сейчас за ремень браться поздно.

– Пап, ну не такой уж я и плохой. Согласись. А что касается нумизматики, то этой страстью заразил меня наш дед. Так что все претензии к нему.

Отец ласково улыбнулся и потрепал меня за вихры.

– Негодник… Умеешь ты забалтывать человека. Так вот, весною этого года Жовтобрюх был убит.

– Как… почему!?

– Вопросы у тебя… В прессе и на телевидении этот сюжет лишь промелькнул. В тот момент как раз случилась трагедия с автобусом, в который врезался груженый КАМАЗ. Помнишь?

– Это я помню. Тогда был сильный гололед и туман.

– Точно. Поэтому страницы всех газет пестрели репортажами с места аварии. Да и телевидение от них не отставало. Сенсация… черт бы побрал всех этих писак и болтунов. На людском горе паразитируют. Чем больше всяких пакостей в сюжете, тем журналист круче и талантливей. Бред…

– Ладно, с автобусом все ясно, – сказал я нетерпеливо. – Где и как был убит Жовтобрюх?

– Его убили на кладбище. В прессе об этом не сообщалось, но у меня в милиции есть приятель в больших чинах, мы с ним ходим париться в одну баню, так вот он рассказал, что над нашим бывшим соседом словно тигр поработал. Жовтобрюх был буквально разорван. Кроме того, убийца измазал кровью все близлежащие надгробья. В общем, картина была не для слабонервных.

– Убийцу нашли?

Отец посмотрел на меня странным взглядом и отрицательно покрутил головой.

– Вот в этом вся наша доблестная милиция, – сказал я не без сарказма. – Если бока намять безвинному, так менты тут как тут, а ежели преступление раскрыть, так им вечно что-нибудь мешает… как плохому танцору мужские принадлежности.

– Не в этом дело, – сказал отец.

– А в чем?

– Как намекнул мне генерал, убийство, скорее всего, было ритуальным.

– Во как… А почему он так думает?

– Возле убитого нашли несколько свечных огарков из черного воска.

– Допустим, все это правда. Но я опять-таки не понимаю, что ты подразумевал под словом «мозаика»?

– Ну, во-первых, Хамович, если отталкиваться от твоего рассказа, был убит так же, как и Жовтобрюх. Закономерность улавливаешь? Ты скажешь, что не было черных свечей. Давай этот пункт уточним: ты их просто не видел, потому что свечи изъяли как вещественное доказательство. Это может быть? Да, может.

– Надо будет спросить у Ляхова… – пробурчал я себе под нос.

– Что ты сказал? – спросил отец.

– При случае уточню этот момент у опера, который ведет расследование дела об убийстве Хамовича.

– Уточни… Так вот, это еще не все. Это уже цветочки, но еще не ягодки. А листочками являются странные телефонные звонки, тот уродливый нищий и «лозоходец». Что касается стебля и корней – откуда ноги растут у всех этих кровавых событий – то здесь вообще темный лес. Можно только догадываться.

– Пап, я никогда не думал, что ты такой фантазер. Причем здесь одно к другому!?

– Ника, я это чувствую. Ты понимаешь, о чем я?

Еще бы не понимать… Вся наша семья знала, что дед был не только академиком, но еще и экстрасенсом. Но свои способности он применял только на работе. Какая-то часть его дара перешла по наследству и к отцу. Об этом мне стало известно совсем недавно.

Но батя постарался выбросить из головы «эти глупости», как он говорил, и посвятил всю свою жизнь прагматическим прикладным наукам. А сегодня он, похоже, решил нарушить табу.

– Понимаю, – ответил я очень серьезно.

– Попробую посмотреть, – сказал отец напряженным голосом.

Похоже, ему очень не нравилось то, чем он сейчас должен был заняться. Отец прикрыл веки и напрягся; на висках у него вздулись жилы, лоб покрылся испариной, а лицо стало бледным и чужим.

– Я вижу какую-то конфигурацию… что-то темное… и щупальца, как у спрута… – Он начал говорить каким-то загробным голосом, медленно и натужно, словно выдавливая слова из горла. – Тебя я тоже вижу… но в стороне…

На какое-то время отец умолк. Создавалось впечатление, что он во что-то всматривается, но с закрытыми глазами. Отец даже шею вытянул, как это обычно делают люди в подобной ситуации.

– Нет! Не-ет!!! – вдруг вскричал он и, мотнув головой, резко отшатнулся назад; но глаз так и не открыл.

Мне показалось, что отец потерял сознание.

– Папа, что с тобой!?

Я схватил отца за плечи и начал трясти. Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, веки его глаз дрогнули и поднялись. На меня смотрели совершенно чужие, какие-то стеклянные глаза.

– Батя, очнись! Папа…

Я испугался так, как никогда прежде. Меня всего трясло.

– Все нормально, Ника, все нормально… – сказал отец по-прежнему глуховатым голосом и поискал что-то глазами.

Я понял, что он хочет. На большой бронзовой пепельнице девятнадцатого века с фигурками джентльменов-охотников и загнанного оленя в окружении собак, лежала его трубка; она еще дымилась. Я подал трубку отцу, он жадно схватил ее и сделал несколько глубоких затяжек.

– Уф-ф… – Отец покачал головой. – Больше никогда… Даже под угрозой расстрела…

– Зачем ты это сделал!?

– Сынок, а можно без глупых вопросов?

Я смущенно потупился. Вопрос и впрямь был наивным. На его месте я поступил бы точно так же.

– В твоем доме еще кто-то умрет, – сказал он с большой тревогой. – Скоро.