Две недели в сентябре - Роберт Шеррифф

Но в Богноре за дополнительную плату они пользовались услугами чистильщиков, и ничто не доставляло миссис Стивенс большего удовольствия и не позволяло острее ощутить ту атмосферу благополучия, которую можно купить, если есть немного денег.

После каждой композиции раздавались редкие аплодисменты, люди поворачивались, заговаривали друг с другом или вставали, чтобы размять ноги, но несколько раз, когда оркестр умолкал, Дик оставался неподвижно сидеть в своем шезлонге и молчал.

Вдохновение пришло к нему совершенно неожиданно, и он не мог понять, как и откуда оно появилось. Собственно, в тот день он решил больше не думать о будущем, пока не вернется домой и не купит “Карьеру для юношей”. Он хотел изучить ее непредвзято и с ясной головой, отбрасывая варианты, которые не позволят развиться его природным склонностям, и выбрать три-четыре направления, которые его действительно привлекают. Он с нетерпением ждал, когда сможет серьезнее рассмотреть эти возможности, пока одна из них постепенно не отделится от других, не воспламенит его воображение и не приведет его к успеху. Он был уверен, что где-то в этой книге указана та дорога, что удовлетворит его честолюбие и позволит ему многого достичь. Надо было только подождать возвращения домой, и во время отпуска он решил наслаждаться предвкушением грядущих перемен; он не прикладывал никаких сознательных усилий, чтобы это вдохновение озарило его, чтобы ему пришла в голову мысль: “Вот оно! Ты знаешь, что это единственный путь, – так почему же ты раньше его не видел?”

Он лежал, заложив руки за голову, и его глаза были прикованы к ряду маленьких домиков за деревьями – старых домиков, которые наверняка одними из первых обосновались на этом побережье. За ними виднелись высокие серые здания, которые говорили маленьким первопоселенцам: “Что, завидуете?” – и презрительно глядели поверх их голов.

Он мечтательно рассматривал их ровные, крепкие стены, мелкие детали орнамента – и внезапно представил себя среди прекрасных белых особняков, которые ему доводилось видеть на отдаленных холмах во время загородных прогулок; они сияли на солнце и сверкали под луной, а он был одним из тех, чьи умелые руки рисовали их очертания, чьи пытливые умы располагали их среди пышных крон деревьев, – и вдруг его осенило.

Он будет строить дома – но не с гнетущей, безжизненной покорностью человека, который следует плану; он будет творцом, архитектором…

Архитектор! Само это слово, когда он тихонько прошептал его, прозвучало как музыка, и все остальные пути слились для него в унылую безотрадность.

Он знал, что это ему по силам: он увлекался рисованием и черчением. В школе, когда учитель расставлял деревянные кубики и конусы, чтобы ученики их зарисовывали, он единственный из мальчиков загорелся желанием справиться с этими не поддающимися карандашу углами и оживить их штриховкой.

Он знал, что терпение и труд позволят ему, пусть и не сразу, постичь основы, и отбросил мысли об этом: восторженный ум увлекал его к изящным башням, вершины которых виднелись за проплывающими облаками, показывал ему величие горделивых зданий Сити, мимо которых он проходил по дороге в “Мэйплторпс”, и утонченное изящество загородных особняков, окруженных деревьями.

Чтобы быть архитектором, требуется мужество, глубокая вера в себя, дерзость замысла, внимание к деталям; великолепные каменные громады, порожденные вдохновением одинокого разума, строятся на века, чтобы вдохновлять далеких потомков.

“Со всех сторон вам будет открываться великолепный вид, и будет казаться, что дом вырастает из склона холма…”

Вот он стоит, держа в руке план, рядом с заказчиком, которому он должен построить дом; вот он у себя в кабинете – добавляет в чертеж новые детали, которые, словно семена, прорастают в его воображении; вот он, в костюме из грубого твида, наблюдает за тем, как рабочие вырезают и сворачивают первые полосы дерна; а вот он видит, как дом растет фут за футом, пока однажды не сделает первый вдох…

Он вдруг понял, что музыка смолкла и наступил перерыв, потому что некоторые музыканты спустились со сцены. Он огляделся по сторонам. Люди вокруг болтали о пустяках, вели бессмысленные разговоры, лишь бы скоротать время. Они были такими же, как и час назад, когда пришли на концерт, и всегда будут такими же – с ними ничего не произошло и не произойдет. Среди этих печальных узников он был единственным, кто сумел разглядеть узкую дверь и проблеск озаренного солнцем неба за ней.

К своей радости, он обнаружил, что внезапный порыв вдохновения не угас вместе с музыкой оркестра, не умолк вместе с инструментами, как это случалось раньше с подобными порывами; он знал, что это не сон наяву…

Может, даже хорошо, что музыка прекратилась: она могла завести его слишком далеко в царство фантазии, а ему больше всего понадобится трезвый ум и практичность.

Он был уверен, что найдет какую-нибудь книгу в одном из местных магазинов – для начала подойдет самое элементарное пособие, которое можно прочитать на пляже. Одно это вызывало у него волнение – пусть даже читать придется только о фундаментах и о прочности разных материалов. Заниматься всерьез он начнет после возвращения домой; хоть он и сидел, откинувшись на спинку шезлонга, будто в полусне, что-то подталкивало его встать и зашагать по набережной, обгоняя всех, но не давая никому обогнать себя, и дойти до маленькой площадки в самом конце пирса, откуда со всех сторон видно только море.

– Мне всегда нравились старые добрые мелодии, – сказал мистер Стивенс.

– Мне тоже, – отозвался Дик, пытаясь представить, какие старые добрые мелодии только что сыграл оркестр.

– Уже семь, – сказал мистер Стивенс. – Успеем послушать “Микадо”, а потом надо будет возвращаться.

– Ой, давайте останемся до конца, – запротестовала Мэри. – Холодный ужин может и подождать.

– Так ведь попурри только в самом конце! – воскликнул Эрни.

Но миссис Стивенс была не из тех женщин, которые, не имея собственных слуг, при любом удобном случае наслаждаются преимуществом над людьми, находящимися в их власти.

– Опаздывать некрасиво, – сказала она. – Молли не сможет лечь спать, пока не уберет со стола и не вымоет посуду.

И поэтому, когда звуки “Микадо” стихли, Стивенсы с сожалением поднялись, прошли по узкой полоске травы между шезлонгами и осторожно пробрались сквозь толпу, слушающую оркестр стоя. Концерт был прекрасным – они не раз будут вспоминать его зимними вечерами, пока не начнется новый год. Они заторопились, когда вышли на набережную, – не только потому, что опаздывали на ужин, но и потому, что хотели отойти как можно дальше и уже не слышать дразнящую музыку, когда она начнется снова.

На заре кинематографа, когда взмокший механик вручную управлял кинопроектором из маленькой темной будки, первые несколько кадров долго оставались на экране и на время застывали, пока обтюратор не закроет свет – щелк, щелк, щелк…

Но постепенно, когда механик начинал крутить ручку все быстрее, вы переставали замечать темный интервал между кадрами, и скорость, с которой они сменялись, создавала иллюзию медленного, плавного и размеренного движения.