Кто косит травы по ночам - Галина Артемьева

Так потихоньку-полегоньку прошло семь лет. Ничего в Таниной жизни не менялось, никто ее не искал, она помаленечку таяла, хотя, может, просто в рост пошла, поэтому казалась уж особенно, до невозможности худенькой и слабой. Пару лет назад затеяла Наталья с помощью братика Андрея серьезную акцию под названием «Каникулы в семье». Бросили клич в центральных газетах, на телевидении – помогите, мол, обездоленным детям хоть на две недели в году понять, что такое семья и какие водятся в наших краях хорошие люди. Нормальные люди понемножку находились: кто жертвовал деньги на отправку целой группы детдомовцев в Крым, а то и в Турцию, кто брал одного-двух на дачу погостить, предоставив, естественно, все справки про себя, свое здоровье и материальное благосостояние. Таню директриса всегда брала к себе на целое лето, но толку не получалось из этого никакого: девочка молчала, ела плохо, просто ужасно, читала на балкончике или рисовала, вот и все ее были дела. И вот пришла в голову Наталье мысль, чтоб брат взял ребенка на все каникулы в свою семью. Семья у него была образцовая, доверить девочку она не боялась. Тем более невестка ее, Надежда, увлекалась живописью, малевала картины, не совсем, правда, понятные, но красочные. Глядишь, расшевелится Танечка, порадуется ее душенька.

Уже была достигнута договоренность с Андреем, собрана вся чудовищная по объему документация, до ее отлета в Москву оставалось каких-то две недели, когда произошел с Таней странный случай, убедивший Наталью, что злые силы не оставили в покое ее воспитанницу.

Зло совсем близко

Майским вечером, когда было вполне светло, солнечно и редкостно благодатно, Наталья надолго задержалась в своем кабинете, составляя очередные отчеты. Она распахнула окна, чтобы слышать птиц – в наших краях это такое счастье, когда солнце, тепло, весна, что любая гнусная писанина не в тягость при такой погоде.

Щебет птиц часто заглушался детскими воплями: на футбольном поле старшие парни азартно гоняли мяч, малышня их подбадривала. Особенно надрывались, если случался гол. В общем, нормальные звуки нормального детского учреждения.

Наталья с первых шагов своей педагогической деятельности усвоила одну истину: когда дети шумят – это хорошо.

Плохо, когда тишина. Это значит – что-то затевается непотребное, а то и свершается. Здоровый детский ор – показатель благополучия. Если, конечно, это не крики о помощи или рев от обиды и боли. Но эти все оттенки научаешься различать очень быстро, было бы желание.

Сейчас звуки доносились самые что ни на есть доброкачественные: птичьи писки и звуки ударов по мячу чередовались с детскими голосами.

И вдруг, во время относительной тишины раздался крик, совершенно неслыханный, ни на что не похожий. Может быть, так большие птицы кричат предсмертно? Или ребенок, если его мучают? И сразу пронзила мысль о Тане.

Где Таня? Что с ней? Крик донесся с противоположной от футбольного поля стороны, но услышан был всеми, все и неслись туда, откуда он прозвучал.

За трансформаторной будкой, к которой подходить строго-настрого запрещалось, лежала Танечка. Она была без сознания.

– Боюсь, падучая у нее началась, эпилепсия, – жалостливо зашептала Наталье их детдомовская фельдшерица, когда Таня была помещена в медпункт.

– Ага, эпилепсия, как же! Ты в уме или в сарафане! – загремела директриса. – Ты посмотри глазами своими, специалистка хренова, что у нее на шее!

На тонкой голубоватой шейке явственно проступали следы пальцев. И тоненькая полоска кровавая, словно цепочкой от крестика пытались ребенка придушить.

Таня пришла в себя и даже готова была отвечать на вопросы, чего обычно от нее добиться было невозможно.

– Кто-то схватил за цепочку и потащил. За будку быстро потащил…

– Ты узнала его? Ты видела?

– Нет, он со спины подкрался, очень тихо. Я на качелях сидела, читала. Качели скрипели, и я ничего не слышала.

Любимое ее местечко, маленькие качельки, обычно она там и сидит, когда гулять положено.

– Но хоть что-нибудь о нем запомнила?

– Очень сильный. Безжалостный. Не наш.

– Почему не наш?

– От него пахло по-другому.

– Как? Плохо пахло, воняло? Может, бомж проник на территорию?

– Нет, очень-очень приятно пахло. У нас так не пахнут.

– А когда ты закричала?

– Он рвал на мне цепочку, рвал. Я сначала ничего не могла. Все очень быстро. И я подумала, что все, конец. И закричала. И потом уж не помню.

Он мог ее задушить за то время, что они бежали. Это чудо, что она жива. Самое настоящее чудо.

Наталья поняла, что территорию детдома надо охранять всерьез, раз докатились до них такие дела.

И еще – она была уверена, просто на сто процентов уверена, что этот приятно пахнущий чужой пришел именно по Танину душу. Забрать у нее то последнее, что когда-то оставил, украв ее имя, детство, семью. Ее жалкую трепетную жизнь, очень тихую и несчастливую замкнутую жизнь. Выследить бы этого гада, но как?

В доблестной милиции опять протелепались безрезультатно. Она умоляла их привезти служебную собаку, та бы взяла след, раз уж девочка отметила необычный запах. Но собака у них была одна, и находилась она, как объяснили Наталье, на важном объекте – машину взорвали как раз в этот самый момент напротив мэрии. И это, понятное дело, было важнее жизни несчастной детдомовки. Осмотр места происшествия ничего не дал. Дело заводить не стали, кому нужен лишний висяк.

Наталья совершенно лишилась покоя. Она с ужасом понимала, что как ни охраняй, но цепью ребенка к себе не прикуешь, и если одна попытка не удалась злоумышленнику всего на чуть-чуть, то нет таких преград, которые он не преодолеет в следующий раз.

Это счастье, что Андрей заберет ребенка и три месяца дитя будет под защитой и присмотром. Три месяца – это срок! Она уж надумает, что и как предпринять за это время. А пока – отдышаться бы.

Таким вот подарком и прибыла девочка Таня в семью Надежды.

Последствия бредового ноября

С тех пор как Надежда пережила вторжение в свой дом, она не могла оставаться одна ночью – ни в городской квартире, ни на даче. Умом она понимала, что, по теории вероятности, не должно бы с ней случиться еще раз что-то подобное, и днем даже не вспоминала о своих страхах. Но чем ближе дело шло к ночи, тем сильней тревожилась ее душа. Так что, можно сказать, Екатерина Илларионовна все же добилась своего: лишила покоя своего неприятеля на долгое время, если не навсегда.

Те бредовые ноябрьские дни нет-нет, а всплывали в памяти, вызывая жуткие ощущения длящегося кошмара.

Конечно, определенные меры они предприняли, чтобы взбесившаяся в очередной раз Илларионовна тысячу раз подумала, прежде чем что-то такое же лихое предпринять.