No Woman No Cry. Моя жизнь с Бобом Марли - Хэтти Джонс

Когда они ушли, я подумала: «Нет-нет, пора надеть бронежилет и сражаться. Потому что явно назревает война». Боб умер в 1981-м, а в 1982-м началась битва. Нам пришлось создать фонд по управлению имуществом, чтобы юристы не давали посторонним лезть в наши дела. Все теперь должно было делаться по закону, с участием жены, детей и фонда. Потому что, если Банни и Питеру удалось бы все забрать, мы с детьми остались бы с дырой в кармане. Это было настоящее сражение. Люди, о которых я думала, что они протянут мне руку помощи и поддержат в сохранении наследия Боба, эти люди были полны злобы и зависти, они хотели только одного — отомстить. Когда я поняла это, то обсудила все с семьей, и мы пришли к общему мнению, что нельзя позволить этим людям все разрушить. И я создала собственную компанию, «RMM», что одновременно значит «Роберт Марли Мьюзик» и «Рита Марли Мьюзик».

Иногда приходится очень непросто, когда на твою долю выпадает то, к чему ты не готов. Я не могла не стать менеджером наследия Боба, хотя мне этого совершенно не хотелось. Но выбора не оставалось, никто другой не мог взять на себя эту ношу, и мне пришлось изучать многое на ходу. Это тяжело, говорить себе каждый день: «Если бы я знала это раньше, если бы я была в курсе с самого начала…» Но потом знания накапливаются. Теперь я многое знаю.

У разных людей было много всяких идей по поводу наследия Боба, особенно после того, как я занялась управлением. Оказалось, что ситуация могла бы быть хуже, если бы Боб написал завещание и назвал меня и детей в качестве правообладателей, потому что тогда нас ненавидели бы как наследников. Теперь же меня обвиняли в том, что я не имею этих прав и сражаюсь за них, потому что Боб мне ничего не оставил. Хотя я была его женой, мне все равно приходилось сражаться — не только за себя, разумеется, но за всю семью, потому что закон говорит: если человек умер, не оставив завещания, его имущество переходит в государственную собственность, а ты должен доказать, имеешь ли ты право участвовать в разделе имущества.

По закону фонд должен был пригласить всех, кто претендовал на наследство. Каждый, кто рассчитывал на часть имущества или утверждал, что он ребенок Боба Марли, имел десять дней, чтобы заявить о себе. Некоторые из этих претензий были просто невероятными! Люди намного старше Боба утверждали, что он их отец, другие заявляли, что они мои приемные дети! Один парень говорил, что он появился в результате сделанного мной аборта, но не умер, хотя я об этом не знала! Были люди, которые доказывали, что Боб обещал о них заботиться до конца их дней, и теперь они якобы разочарованы, что он нарушил обещание! Маразм крепчал с каждым днем.

Возникли большие проблемы с налогами, с так называемыми друзьями и так называемыми менеджерами. Перед смертью Боб вызвал одного из своих юристов и пообещал вернуть все права на ранние работы с «JAD» и передать их его семье — это тоже создало большую проблему. Находились люди, которые утверждали, что «создали» Боба. Их было так много, что впору было усомниться, делал ли сам Боб хоть что-то в жизни. Все они настаивали на том, что «мы» сделали то, и «мы» сделали это. Множество людей пытались воспользоваться моей неопытностью. Людей, которые считали: что бы я ни получила, все будет слишком много для меня. И каждый из них рассчитывал урвать кусок.

Я чувствовала, что попала в западню. Существовало три человека, знавших реальное состояние дел: менеджер Боба Дон Тейлор (уволенный во время последнего турне), его юрист Дэвид Стайнберг и бухгалтер Марвин Золт. С ними мне и приходилось общаться, чтобы по-настоящему понять, что к чему. Как я уже говорила, после работы с «JAD» я никогда не принимала участия в деловом аспекте карьеры Боба, большая часть которой проходила вне Ямайки. Совсем другие люди отвечали за бизнес, мне хватало забот в студии, на сцене и дома с детьми. Я вовсе не была такой деловой женщиной, какой стала позже.

Меня привлекли к судебному разбирательству в Штатах, которое продлилось целых полгода, — я будто бы потратила деньги на то, что фонд счел не относящимся к Бобу Марли. Жалоба управляющего заключалась в том, что я действовала незаконно, что Дон Тейлор сообщил им, будто я трачу миллионы долларов, живу как королева и заслуживаю тюрьмы. Он пытался выставить меня молодой черной дурочкой, чей муж умер и оставил ей состояние. Тейлор обманывал меня, но мне все равно приходилось слушать его, потому что он съел с Бобом не один пуд соли и много знал. Так что я просто слушала и мотала на ус, потому что мне не хватало информации. Некоторое время после смерти Боба я позволяла Дону Тейлору руководить моими действиями, хотя и не доверяла ему полностью — в прошлом я не раз спасала его шкуру от Боба, который ловил его на растратах, а иногда и на кокаиновых загулах, когда Дон присутствовал на работе, но ни на что не годился из-за своего состояния. И я — думаю, по глупости — всегда была очень милосердна и говорила Бобу: «Ой, бедный Дон, не выгоняй его». Теперь тот же самый Дон Тейлор говорил фонду, чтобы меня посадили за решетку, потому что я тратила миллионы на «посторонние нужды» — на заботу о наших детях, о матери Боба, на такие вещи, которые Боб сам бы делал, будь он жив.

Поразительно, с какой легкостью можно обирать овдовевшую женщину, а потом сделать разворот на сто восемьдесят градусов и обвинить ее в тех самых делах, в которые сам ее и втянул. Как-то Дон Тейлор убедил меня купить квартиру, которую он снимал в Нассау, — он говорил, что это неплохое вложение, а ему самому не хватает денег. Он привел меня туда и познакомил с владельцами, отвез в банк оплатить покупку, а потом пришел в фонд жаловаться, что я купила дом за границей! Всю дорогу, зная до тонкостей дела Боба, он был в курсе, что не существовало никаких миллионов, о которых он болтал людям. Если бы Боб был так богат, ему было бы не нужно работать в таком напряженном режиме перед смертью. У нас на Ямайке есть поговорка, которая очень подходит к Дону Тейлору: пожалеешь хромую собаку, она же тебя и укусит.

Разбирательство было результатом иска против бухгалтера и юриста Боба, к которым фонд присоединил меня, в результате нам удалось повернуть дело вспять и засудить фонд. Получалось, что нас собирались наказать за изобретательность, за то, что мы поступали с имеющимися деньгами логично и правильно, и более того — так, как было необходимо. Мне было необходимо купить участок, где мы теперь живем, фабрику на Маркус-Гарви-драйв, студию на Ямайке, в которой мы сейчас работаем. Мне надо была готовить «The Melody Makers», «The Wailers» и «I-Three» к очередным турне, чтобы сохранить дух Боба — он сам попросил Зигги об этом: «Когда будешь подниматься, возвышай и меня». Кроме того, правильно было — и я знаю, что Боб это одобрил бы, — дать детям попробовать себя в деле (что, как каждый может видеть, привело к замечательным результатам). Я должна была снабжать деньгами «The Wailers» и «I-Three», чтобы они продолжали работать с «Tuff Gong». Мне пришлось выплатить множество долгов, которые, как мне сказали, оставил Боб. Я должна была дать деньги матери Боба, чтобы закончить выплаты за дом в Майами, где она живет с детьми, потому что Боб купил его в рассрочку. И все это хотели повернуть против меня — и посадить за благие дела в тюрьму.

Но все, что я делала, было законно. Я слушалась Дэвида Стайнберга и Марвина Золта, потому что Боб всегда им доверял. Я считала, что это верный ход — спрашивать совета у тех, к кому обращался Боб, особенно ради дел, которые он сам бы сделал и которые планировал вместе с ними. Я ничего не делала сама по себе, всегда слушалась их рекомендаций. Поэтому я могла прийти в суд и рассказать все как было, и показать судье, что сделала лично я. Что я изменила, использовав деньги Боба, какие инвестиции сделала, насколько больше пластинок за счет этого продано. И присяжные увидели, что я действовала с лучшими намерениями — разве можно красть у самой себя?