Оружейник. Винтовки для Петра Первого - Константин Радов

Годами десятью раньше польские власти попытались совсем искоренить казачество в своей части Украины, но добились лишь частичного успеха ценой нескольких лет войны с собственными подданными. Там, где казаки склонились под шляхетской саблей, ненависть их раскалилась добела. Если бы сам дьявол явился на Брацлавщину с гетманским бунчуком в когтистой лапе, за ним бы тотчас выстроилось целое войско жаждущих восстановить свои попранные вольности. А Филипп Орлик, избранный мазепинцами после смерти прежнего вождя, наружных адских признаков не имел и выглядел как приличный человек: ученый, ловкий, умеющий красно говорить и обещать все, что пожелаешь. Городки, ближние к Дикому полю, перешли на его сторону моментально, тысячи казаков пополнили враждебные силы. Земли по Роси и Днепру дышали другим духом: здесь Палий сумел удержать вольный уклад, и бунтовать было незачем. Хотя старый полковник умер в прошлом году, его люди унаследовали непримиримую ненависть к мазепинской партии и готовность биться с изменниками. Требовалось только поддержать их против многократно превосходящих числом неприятелей.

В Белой Церкви, где мы с бригадиром Аненковым и казачьим полковником Танским оказались заперты врагами, у нас было немногим более тысячи человек, считая две роты моих егерей, а осаждавших – тысяч тридцать. Я не остался в Киеве с первым батальоном, хотя древняя столица нравилась мне больше всех прочих русских городов, и вскоре по прибытии испросил у князя Дмитрия Михайловича поручение на линию соприкосновения с неприятелем. К сему побуждали в равной мере беспокойство о своих солдатах, раздерганных поротно от Фастова до Канева, и желание избежать малоприятного общества князя.

Первую атаку нам довелось отражать в самый день Благовещения – причем на приступ шли не крымцы, а такие же православные, как защитники крепости. Какой татарин в здравом уме полезет на штурм укреплений? Молодой крымский полководец верхом на прекрасном вороном коне, совсем не похожем на обыкновенных татарских лошадок, смотрел с холма, как русские убивают друг друга.

– Мехмед Гирей, сын ханский, – пояснил приставленный для связи казачий писарь, – батьке его седьмой десяток, так шо сдается, пан полковник, скоро цей гарный парубок на трон сядет.

Неподвижная, как конная статуя, фигура излучала такое презрение к существам низшей породы, копошащимся у городского вала, что даже меня зацепило.

– Сейчас поглядим, куда он сядет.

Я выбрал дюжину лучших стрелков из своего резерва, поставил за бруствер. Измерил расстояние до ханёнка, посчитал…

– Поставьте наибольшую дальность и цельтесь на два конских роста над его головой. И не спешить! Огонь по готовности, без команды.

В то время прицельные приспособления были еще слишком примитивны и не годились для таких дистанций. Только после этой кампании я занялся их усовершенствованием. Но математика на моей стороне. Примерно одна пуля из семидесяти придется в проекцию человеческой фигуры…

Я приник к подзорной трубе. Выстрелы гремели с промежутком в одну-две секунды. Минута прошла… Есть!

Вороной взвился на дыбы, потом упал и забился в агонии, всадник на карачках из-под него выползал. Мгновенно подскакавшие татары закрыли Мехмеда и унеслись вместе с ним как ветер. Кто-то походя резанул коня саблей по горлу, и труп красавца обезобразил вершину холма. Прекратив огонь, солдаты смотрели на меня в ожидании.

– Молодцы! Лучше бы, конечно, в хозяина – скотину жалко. Да видно, не судьба. В другой раз достанем.

Конечно, конь больше человека, ему и пуля верней. Пожалуй, когда-нибудь солдат высокого роста будут отправлять не в гвардию, а в обоз! Лучшими же пехотинцами будут считаться мелкие и вертлявые…

Враждебные запорожцы тоже предпочитали обыкновенным мушкетам винтовки – длинноствольные, турецкого образца. Конечно, по дальнобойности и скорострельности они уступали моим, но их владельцы умели стрелять, этого не отнимешь. Умели и хитрить. После первого неудачного приступа с той стороны попросили замирения на час, чтобы собрать убитых и раненых. Отказывать, по христианству, было нехорошо, но бригадир согласился не прежде, чем спросил Танского, насколько надежны его казаки. И точно: развязные запорожцы не столько торопились помочь своим стонущим и окровавленным товарищам, сколько затевали перебранку с защитниками города и совращали оных в казачью вольницу из царского холопства. Наши отругивались, но как-то не слишком бойко. Я счел себя обязанным вмешаться и с городского вала попытался внести смятение в души врагов:

– Вы там совсем обусурманились с крымцами, что в день Благовещения пришли христианскую кровь проливать! Грех великий! Побойтесь Бога, мы же с вами русские люди…

– Хиба ж ты русский? Ты москаль!

Русскими они считали только себя, не соглашаясь делить этот титул с ненавистными «москалями». Но и солдаты вскипели гневом в ответ на попытку отнять его:

– Сам ты нерусь поганая! Прихвостень татарский! – и дальше такое, что вовсе некстати здесь цитировать.

Остаток дня прошел в перестрелке из-за укрытий. В этой экзаменации неприятель нам выставил наивысшую оценку – судя по тому, что следующую атаку произвел в темноте, когда преимущество наше затруднительно было использовать. Отступив в замок, мы той же ночью сделали вылазку, и солдаты Аненкова выгнали противника из захваченного Нижнего города – но утром он опять туда ворвался, и уже с пушками. Бой шел почти непрерывно уже сутки. Бригадир действовал решительно и умело, истинным удовольствием было сражаться под его началом. Он послал две роты с ручными гранатами и казаков для атаки шанцев, егеря заняли позицию поблизости. Неприятели, выбитые из укрытий, под их огнем полегли почти все. Видимо, желающих повторить опыт в стане мазепинцев не нашлось: враги отступили от Белой Церкви, и эта неудача полностью сломала их планы.

Дело в том, что татар сдерживало в рамках приличий только ожидание захвата Киева. Они щадили селянскую утварь, мечтая наполнить вьюки церковным золотом, не брали до поры и ясырь – потому что с живым товаром поход продолжать нельзя, надо спешить на черноморские рынки, пока он не испортился. Как только крымцы поняли, что киевских богатств им не видать, грабеж и охота на людей вовсю развернулись в тех самых городках и селениях, кои приняли их как союзников под гарантии Орлика. Казаки бросились оборонять от «освободителей» свои семьи и хаты. Бендерский гетман в отчаянии смотрел, как разбегается его войско: только что он хвастал сорока тысячами – и вновь остался с горсткой запорожских удальцов, у которых все имущество – сабля да винтовка, а семья – лихие товарищи. Татарам продолжать войну было незачем. Нахватав полону, они торопились в Кафу и Очаков его продавать. Князь Дмитрий Михайлович преследовал хищников с драгунскими полками. Пехота пыталась угнаться за ними по апрельской оттепели.

Здешние места – самые благодатные из русских земель, а жители среди всех ветвей русского племени выделяются вежливостью, чистоплотностью и грамотностью (а еще уклончивостью и лукавством, видимо, нераздельными с цивилизацией). Старшинское сословие не чуждо образования, некоторые знают немного по-латыни, благодаря академии в Киеве. В последнюю кампанию против Карла, впервые оказавшись в Малороссии, я с облегчением вздохнул, располагая солдат на постой в тесных, но чистеньких мазанках, после великорусских курных изб. Именно эта особенность крестьянского обихода раздражала меня на Московщине более всего: ну как может народ, населяющий самый холодный климат Европы, пользоваться печами, мало чем превосходящими очаги диких американцев?! Печь без дымохода – по сути, обложенный камнями костер.