Григориан Подмосковный и другие мистическо-юмористические рассказы на бытовые и философские темы - Денис Владимирович Пилипишин

На ней стоял довольно высокий черный мраморный памятник, завершавшийся крестом, с фотографией молодого парня, скорее всего, корейской национальности.

– Эй, Саня! Поди-ка сюда! – крикнул Иван.

Александр подошел.

– Смотри, эта узкоглазая сволочь православными крестами прикрывается! Ни хрена себе!!! Как тебе это? Мы, русские, этих монголо-татар мочили-мочили, а он тут, как ни в чем ни бывало, лежит себе на нашем кладбище и в ус не дует!

Иван свирипел на глазах.

– Сейчас я тебе покажу! – зарычал он, и, бросившись к своему рюкзаку, вытащил из него пустую бутылку и метнул ее в памятник. Бутылка разбилась вдребезги, расколов наискось и овальную фотографию, в которую он случайно попал.

– Ты что делаешь! – возмутился Александр. – Опyпeл!? Бутылка денег стоит, ее сдать можно!

Но Иван уже взял вторую и через долю секунды она повторила судьбу предыдущей, с грохотом разлетевшись на сотни осколков. Александр хотел решительно остановить его, и уже открыл рот и сделал по направлению к Ивану шаг, чтобы прекратить безобразие, но глядя на задор друга не смог устоять и сам потянулся за бутылкой.

Метать стеклотару у друзей получалось метко, тем более, что с полутора метров промахнуться нелегко, поэтому через несколько минут вся могила покрылась осколками, а на памятнике остался висеть лишь маленький кусочек фотографии. В остальном же памятник пострадал несильно. Это еще больше разозлило друзей.

Поняв, что пустые бутылки кончились, и остались только полные, друзья не сговариваясь метнулись к соседним могилам и каждый выломал себе калитку из ограды, сваренную из железных прутьев. Довольно заржав, весело размахивая добытым оружием, они подскакали к могиле корейца и стали что есть силы дубасить памятник. Это оказалось результативней, чем метание бутылок, и скоро памятник был буквально снесен волной патриотизма.

Александр вернулся к сирени, сел на землю и, вытерев пот со лба, открыл бутылку пива. Отхлебнув он посмотрел на часы. «Ни чего себе! Надо домой поторапливаться!» И, напоследок помочившись на могилу корейца, друзья двинулись в направлении дома.

Правда, скоро они почувствовали, что идти стало невмоготу. Навалилась усталость, слабость, хотелось все бросить и лечь спать прямо на дороге. Посовещавшись, они решили не мучить себя и поискать ночлега в одной из деревень по пути.

Войдя в деревню, умудренный житейским опытом Иван наметанным глазом придирчиво осмотрел окрестности. Проситься переночевать в богатые дома – бессмысленно, там не пустят даже за ограду. В том, что все богатые – сволочи, Ивану приходилось убеждаться не раз. Стучаться в бедные хаты тоже было чревато – эти, скорее всего, не откажут, но попросят выпить, а все ценное уже выпито ими самими, осталась лишь пара литров пива, дальновидно припасенная на утро. Поэтому Иван выбрал неприметный средненький, но опрятный и ухоженный домик, который скромно, будто бы стесняясь встать в общий ряд, отодвинулся немного назад и прижался к перелеску.

В этом домике жила бабка со своим сыном, которая, из-за нехватки пенсии, помогала цыганам торговать наркотой. К ней-то и обратились наши друзья. Выслушав просьбу, бабка согласилась пустить их в сарай, где хранилось сено. Сделала она это потому, что боялась их бурных протестов в случае отказа, а также, поскольку думала, что в будущем они могут влиться в число ее клиентов. Впрочем, все эти соображения промелькнули в ее голове подспудно, не попав в луч сознания. На сознательном уровне она была абсолютно уверена, что пустила людей переночевать по душевной доброте и русскому гостеприимству.

– Только в сарае не курить! – строго сказала она напоследок. – Тут сено сухое, чуть что – мигом вспыхнет!

– Ну что ты, мать, конечно! – примирительно ответил Иван, – мы же соображаем, сами себе-то чай не враги!

Бабка удалилась, а друзья стали устраиваться на ночлег. В сарае было жарко, пахло кроликами, сухое сено хрустело и кололось, от прокаленной за день на солнце рубероидной крыши горячими волнами исходил запах битума, и по этим волнам, мерзко жужжа, плавали комары и мухи. Однако сосредотачиваться на подобного рода мелочах у наших друзей уже не осталось сил. Они забрались на верхушку и уснули не снимая сапог.

Александру спалось хорошо. Обычно его сны бывали такими же пустыми, как и его глаза, так что ночами его ничто не беспокоило. С Иваном дело обстояло иначе. Ивану снился неприятный и даже угрожающий сон. Будто бы в пасмурную погоду он ходил по кладбищу, когда вокруг стала сгущаться тьма. Она сгущалась до тех пор, пока предметы стали едва различимы на расстоянии вытянутой руки. И тут во тьме появилось свечение. Свечение исходило из какой-то точки, возможно располагавшейся где-то за кустами, похожими на сирень, и эта точка начала медленно приближаться к Ивану. Когда же она приблизилась, Иван увидел, что на самом деле это висящее над землей облако, подсвеченное неярким серым цветом. Внутри облака стоял старец в длинных одеждах и пристально смотрел на Ивана исключительно строгим, орлиным взглядом, в котором чувствовалась отнюдь не старческая сила. За спиной у старца мелькали какие-то тени, и в одной из них Иван узнал того самого корейца в форме солдата российской армии, на чьей могиле они так весело покуражились.

Наконец старец что-то сказал. Слова его прозвучали пафосно, величественно и осуждающе. Иван их никак не мог разобрать, но на уровне интуиции ощутил, что старец говорит нечто, требующее ответа. «Ты че, cука?!» – послышалось Ивану, хотя старец изрек какую-то иную, более красивую фразу, но с тем же самым смыслом. Ивану стало не по себе. «Сгинь, сгинь!» – принялся повторять он, интенсивно осеняя облако крестным знамением. Однако оно, будучи по всей видимости, исполнено сатанинской силы, продолжало на него наступать. Тогда Иван хотел было въехать строгому старцу кулаком в рыло, но ужас объял его, и он, завизжав как поросенок, отскочил назад и почувствовал, что падает в пропасть. В этот момент он проснулся.

Ивана все еще трясло от страха, но оглядевшись, он стал постепенно приходить в себя. Он понял, что находится в сарае, и довольно скоро сообразил, что это чужой сарай. Тишина июльского лета немного успокоила его. Для дальнейшего успокоения Иван решил немного покурить и спустился на пол. Достав папиросу, он зажег спичку, и в этот момент, осветив сарай бледным светом, пред ним явилось то же облако и вновь начало надвигаться на него. Глядя Ивану прямо в глаза, старец опять что-то строго сказал. «Ты че, cука?!» – еще раз послышалось ему. «Твою мать, так это был не сон!» – ужаснулся Иван. От страха его ноги подкосились и он