Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь - Стивен Ландсбург

Есть много способов лишиться вознаграждения, причитающегося вам за ваши усилия. Меня всегда интересовал рынок концовок кинофильмов. Зрители хотят видеть в финале две вещи: конец должен быть счастливым и непредсказуемым. Существует некая оптимальная частота печальных финалов, поддерживающая требуемый уровень напряжения. Однако рынок может оказаться не в состоянии обеспечить достаточное количество печальных финалов. Отдельно взятый режиссер, снимающий фильмы с печальным финалом, рискует понести краткосрочные потери из-за слухов, что фильм «не приносит удовлетворения». Конечно, что в долгосрочной перспективе это полезно, так как позволяет поддерживать у зрителей интерес к будущим фильмам. К сожалению, пользу из этого по большей части извлекают другие режиссеры, так как зрители помнят только то, что убийце иногда действительно удается догнать героиню фильма в подвале, но не помнят, что это происходит только в кинофильмах определенных режиссеров. В этих условиях ни один режиссер, вероятно, не захочет нести издержки, которые оборачиваются выгодой для его конкурентов.

Решение для режиссеров — показывать свои имена на экране так, чтобы их запомнили и чтобы зритель знал, что фильм снят кем-то непредсказуемым. Однако зрители в ответ на это могут в своих интересах закрыть глаза, когда на экране показывают имя режиссера.

У меня есть коллега, который утверждает, что для компании, занимающейся вывозом мусора, особенно дорогостоящим становится избавление от тех пенополистирольных шариков, которые часто используются в качестве упаковочного материала. В мире, где существуют мусороуборочные компании, это не стало бы социальной проблемой. Компания может взимать дополнительную плату за вывоз пенополистирольных шариков, а люди стали бы выбрасывать их только тогда, когда это стоило бы дополнительных затрат. (Они также потребовали бы от транспортных компаний, чтобы те использовали какие-то иные упаковочные материалы.) Но мой коллега утверждает, что это решение не сработает, так как пенополистирольные шарики легко можно спрятать в остальном мусоре, а следить за тем, чтобы вы не хитрили, для мусороуборочной компании слишком затратно. Поэтому он считает, что проблема существует и что лучшим решением может стать введение налога на пенополистирольные шарики.

Я не уверен, что он прав, по нескольким причинам. Во-первых, создается впечатление, что мусороуборочная компания может принудительно заставить быть честными, раз в год проверяя ваш мусор на предмет наличия в нем пенополистирольных шариков и взимая за нарушение штраф в размере 100,000 долларов. Такой контроль будет стоить дешево и позволит сократить число нарушений. Во-вторых, в соответствии с предложением моего коллеги, люди будут платить за вывоз мусора дважды: в первый раз — через налоги на шарики, и во второй раз — по счету за уборку мусора, в результате чего люди могут решить выбрасывать меньше мусора, чем следовало бы. Тем не менее это второе возражение может быть преодолено с помощью государственных субсидий уборщикам мусора, частично финансируемых, если угодно, налогом на шарики.

Мы с этим моим коллегой пришли к разным выводам по поводу пенополистирольных шариков так же, как и приходили к разным выводам по поводу любого другого предмета, обсуждавшегося с ним. Тем не менее у нас с ним много общего. Мы сходимся во мнении, что пенополистирольных шариков может быть слишком много или слишком мало и что ошибка в этом вопросе может дорого обойтись. Мы согласны с тем, что совершенный рынок мог бы обеспечить наилучший результат, и мы определяем, что является «наилучшим», используя критерий эффективности. Мы сходимся во мнении, что могут иметь место провалы рынка, если информация скрывается от одной из сторон или когда контракты не могут быть исполнены. Мы с моим коллегой никогда не голосовали за одного и того же кандидата, но я уверен, что в самых важных вопросах мои взгляды ближе к его взглядам, чем ко взглядам тех 99% людей, которые всегда голосуют, как я.

Мы оба подходим к миру с позиций экономистов и, как экономисты, смирились, а иногда даже и наслаждаемся той слабостью характера, из-за которой мы отвлекаемся от чистой науки и начинаем заниматься анализом экономической политики. Экономист, который поддался соблазну анализа экономической политики, может стать жертвой еще более соблазнительного и опасного порока разработки политических рекомендаций. Каждый день за обедом мы с моими коллегами конструируем лучший мир. У нас подобралась беспощадная команда, и большинство наших идей полностью оказываются дискредитированными уже перед десертом, если его вообще подают. Выживают немногие. В следующей главе я поделюсь некоторыми из этих скромных предложений.

Проезжая по северо-западной части Вашингтона, округ Колумбия, я обратил внимание на роскошь, столь бросающуюся в глаза в этой части города. Мой друг Джим Кан, сидя на пассажирском сиденье, удивлялся, как такое огромное богатство может скопиться в городе, славящемся тем, что не производит почти ничего стоящего. Я поспешил с очевидным циничным ответом: в моральном отношении большая часть этого богатства украдена, частично — за счет прямого налогообложения, а в значительной степени — посредством политических «пожертвований» и «взносов», вымогаемых на оказание услуг по «защите». Но Джим оказался проворнее меня и заметил, что, в соответствии с экономической теорией, мое объяснение было недостаточно циничным. При наличии конкуренции между партиями все средства, добытые нечестным путем, должны использоваться для покупки голосов. Если у власти находятся республиканцы, прикарманивающие по 100 миллиардов долларов в год, то демократы могут предложить избирателям ту же политику, что и республиканцы, но потратив один миллиард в год на своих ключевых сторонников. Бесспорно, такая стратегия позволила бы им купить следующие выборы, присвоив себе 99 миллиардов долларов. Но в ответ на это республиканцы готовы будут отказаться от 2 миллиардов долларов в пользу своих ключевых сторонников и согласиться на 98 миллиардов долларов для себя. Наш опыт работы с конкурентными рынками свидетельствует о том, что это снижение ставок не закончится до тех пор, пока чрезмерная прибыль не исчезнет.

Если в отрасли доминируют две высокоприбыльные компании, то, в соответствии с теорией, отсутствие войны свидетельствует о возможном сговоре. В случае с республиканцами и демократами необходимый сговор может наблюдать каждый. Это называется двухпартийной системой.

Когда законодатели от республиканцев и демократов встречаются для «выработки компромисса», они участвуют в деятельности, за которую любого из их коллег, работающих в частном секторе, можно было бы посадить в тюрьму. Мы не позволяем президентам United и American Airlines вырабатывать компромисс по стоимости авиабилетов. Почему же мы должны позволять лидерам большинства и меньшинства в Конгрессе вырабатывать компромиссы в отношении налоговой политики?

Адам Смит отмечал, что «представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-либо соглашением о повышении цен». Эта истина лежит в основе антимонопольного законодательства, которое призвано предотвращать попытки таких заговоров и махинаций. Когда президент United сталкивается на пикнике с президентом American, то по закону ему запрещено произносить «я не стану снижать цены на направлении Чикаго—Лос-Анджелес, если вы не станете снижать цены на направлении Нью-Йорк—Денвер». И все же мы позволяем лидерам республиканцев обращаться к демократам с предложениями, вроде: «Я поддержу программы жилищного строительства для ваших городских избирателей, если вы поддержите сельскохозяйственные программы для фермеров моего округа».