Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение - Энди Мерифилд

Согласно Уэйнрайт, «политический смысл партисипативного бюджета состоит в том, что властью, полученной на выборах, нужно делиться с сообществом и она должна быть открыта для контроля с его стороны». И замечательно, как росло количество участников обсуждения бюджета – от 1000 в 1990 году, до 20 000 в 1997-м и около 40 000 в 2003-м. И тем не менее, поскольку все это происходило на локальном уровне, Партия трудящихся под руководством Лулы стала вести себя как обычная политическая партия: постоянно нарушать обещания, прибирать к рукам и усиливать контроль над общественными расходами и, наконец, урезать городское финансирование. Город и правительство в центре двигались в разных направлениях, и Порту-Алегри плыл против течения. Партийный политический курс в направлении местной демократии в который раз был поставлен под вопрос. Партия оказалась не в состоянии поддерживать функционирование системы, которую создала, и над партисипативным бюджетом сгустились тучи, когда – после 16 лет управления городом – Партия трудящихся проиграла муниципальные выборы 2004 года. Новый мэр, правый центрист Хосе Фораса, объявил, что не собирается отменять партисипативный подход к бюджету, но хотел бы более тесного партнерства с частным сектором.

Так что когда Всемирный социальный форум вернулся в Порту-Алегри, чтобы отпраздновать свой десятилетний юбилей, городские чиновники бывшего оплота антиглобализма были этому не слишком рады. Редакционная статья в местном Jornal do Centro (январь 2010 года) критикует и осуждает такое положение вещей:

Действительно, печальный факт, потому что расположенная в Порту-Алегри Usina do Gasômetro, средоточие активности ВСФ, огромная (11 300 квадратных метров) бывшая электростанция, построенная в 1928 году и переделанная в культурный центр, могла бы стать великолепным микрокосмом другого возможного мира, пространством ускользания, где активисты разного цвета кожи и разных культур, НКО, учащаяся молодежь, все недовольные и эксплуатируемые могли собраться вместе, сообща противостоять неолиберальному опустошению. (Патрик Бонд провел классификацию сотен организаций, собравшихся на ВСФ, и в общем приближении они могут быть разделены на три типа: «Политические движения за общественные изменения», например движения и партии, представляющие ценности и интересы социальной демократии, социализма, автономизма и анархизма; «Традиционные и межсекторальные движения гражданского общества» – представители антивоенного движения, сообщества, борющиеся за права рабочих, национальных меньшинств, женщин, потребителей, коренных народов, за гражданские права и т. д.; «Движения гражданского общества на основе общих проблем» – финансовых, трудовых, земельных, жилищных, движения за продовольственную независимость, за аннулирование долгов и т. д.[151])

Все эти группы могли бы собраться вместе, будь они способны найти друг друга, будь у них информация, позволяющая людям узнать, что происходит и где. Но, увы, вместо того чтобы стать возможной альтернативой, пространством возможности ускользания, Usina на набережной стала еще одним замком на горе, еще одним запутанным лабиринтом, который каким-то образом скорее углубил различия, а не выявил сходства между многими социальными движениями. Проявились все организационные слабости левых – общие для всех недостатки, – касающиеся и поиска новой магической политики будущего, и неспособности организоваться. Зонтичные организации – это важно; но только в той мере, в какой они позволяют людям организоваться, и только в той мере, в какой они организовывают организации. В этом смысле скептицизм Уолдена Белло справедлив:

Но и у самого форума были свои подводные камни. Предположим, вы оказались в состоянии приехать, разобраться, что происходит, найти место проведения нужного мероприятия[153]; но после этого вы могли быстро обнаружить – зачастую участники каждого конкретного мероприятия рады просто тому, что знают, что происходит, что их членов и активистов достаточно для проведения дискуссии, для того, чтобы составить готовую слушать аудиторию. Не боясь ошибиться, можно было предположить, что такое происходит в десятках различных помещений-«бункеров», в герметически запечатанных отдельных комнатах, где довольные собой лидеры растекаются мыслью перед уже обращенной паствой. Кто создаст и поведет это общее движение, общий исход? Как такое руководство может осуществляться? Каковы будут отношения между светилами-интеллектуалами и массой рядовых участников, у каждого из которых есть свое мнение? Это сложные вопросы, требующие продуманных ответов; вместо этого ходящий протоптанными дорожками радикализм подсовывал воображаемые ответы. «Бункерная» политика никуда и ни к чему не приведет. Никуда не приведет и старая риторика, навязшие в зубах перечисления одних и тех же ужасов, которые всякий знает вдоль и поперек. Многие выступления выглядели слишком аффектированными, слишком банальными, а гнев слишком легковесным, слишком хорошо отрепетированным, чтобы быть убедительным. Двойной недостаток: нехватка подлинного анализа вкупе с нехваткой подлинного воображения. Выступавшие поместили себя в болото прагматизма, в налично существующее, в руины неолиберализма. Мало кто говорил о возможности восстать из пепла подобно фениксу, мало кто исследовал политику возможного. Произошло именно то, о чем предупреждал Блох: фактичность «реального мира» получила слишком много критических прав. Мы просто выпускаем пар в тюрьме негативности.