Франция в эпоху позднего средневековья - Юрий Малинин

Естественно, что при подборе советников особое внимание следовало обращать на их нравственный облик, поскольку только добродетельные люди способны давать благие советы. Ж. Жювенель дез Юрсен пишет, что королевские советники должны быть «во-первых, мудрыми, заботящимися о спасении души и своей чести, чистыми, свободными от всех пороков и преисполненными доблести и добрых нравов… во-вторых, справедливыми, твердо и неукоснительно следующими истине… а, в-третьих, необходимо, чтобы советники имели большой опыт».

Государей всячески предостерегали против дурных советников, или советчиков. Дурные советники — это порочные люди, стремящиеся из всего извлечь личную выгоду и ради этого сбивающие государя с пути истинного. «Соблаговолите избавиться от всякого дурного совета честолюбцев, доносчиков и льстецов, для которых нет ни страха Божьего, ни чести их господина, а лишь одна личная выгода; они хотят обогатиться, возвеселиться за счет имущества других людей, а государей из-за этого покидает Бог и начинают ненавидеть подданные», — так наставляли молодого короля на Турских штатах.

Именно льстецы, как считалось, внушают государям мысль править единолично, не внимая советам: «… только льстецы и порочные люди, стремящиеся обделать свои дела, могут сказать, что ничего не стоит тот государь, который не пользуется своей личной властью».

На страницах средневековых сочинений всегда можно увидеть нравственный облик советников, но изредка проглядывает и их социальное лицо, особенно в инвективах против дурных советников, которые в глазах писателей дворянского происхождения обычно являются выскочками-простолюдинами. «Когда люди низкого неблагородного происхождения поднимаются до высот власти и окружают короля, то не удивительно, что тогда государь, вверяясь им и наделяя полномочиями, начинает идти по их стопам и склоняться к их нравам, тогда как он должен быть образцом и примером совершенства для других». В этих словах Ж. Шатлена звучит не только презрение к неблагородным, но и характерная для средневековья уверенность в том, что нравственные достоинства зависят от происхождения, и чем оно выше, тем скорее человек способен украсить себя добродетелями и тем больше он подходит на роль мудрого советника.

Тем не менее дурные советники, хотя они и представлялись великим злом, в мировоззренческом плане выполняли важную функцию. Как своего рода громоотвод, они отводили от государя возможные обвинения в несправедливом управлении, оберегая его образ. Все беды и неудачи государственного управления обычно валили на них.

Убеждение, что королевские советники должны быть нравственно совершенными, способными всегда давать мудрые советы, стало ослабевать с распространением рационально-натуралистических представлений о человеке. Когда пошатнулась вера в возможность нравственного совершенства и безупречной мудрости, трудно стало предъявлять былые строгие требования к советникам. Поэтому Коммин пишет: «Государю необходимо иметь несколько, человек в совете, ибо и самые мудрые очень часто заблуждаются либо из-за пристрастности к обсуждаемым делам, либо из ненависти или любви, либо из-за желания сказать противоположное тому, что высказал другой, а иногда и из-за настроения… Могут сказать, пожалуй, что люди, способные по таким причинам совершать ошибки, не должны заседать в совете, — предполагает он возможное возражение, — но на это следует ответить, что все мы люди, и кто пожелает найти таких, что всегда говорят мудро, тот должен будет искать их на небесах, ибо среди людей он таких не найдет».

Любопытно, что реальная эволюция королевского совета, особенно ощутимая со времен Филиппа IV Красивого, его фактическое разделение на большой и малый, все более прочное утверждение в нем королевских креатур преимущественно из числа юристов, почти не находила отражения в общественной мысли. Равно как не всплывают в ней политико-правовые нормы, согласно которым совет сеньора, в том числе и короля, состоит из его прямых вассалов. Все остается облеченным в нравственные представления о совете.

И парижский парламент, выделившийся из королевского совета в XIII в., представлялся обычно как совет, с помощью которого король блюдет справедливость. Как писал Ж. Жювенель дез Юрсен, «парламент в действительности состоит из тех, кого в римские времена именовали сенаторами и которых насчитывалось сто человек». Уподобив парламент римскому сенату, он, со ссылкой на одного из римских авторов, продолжает: «Первым Ромул выбрал из старших сто человек и стал по их совету управлять». Любой так называемый коллегиальный орган управления при государе, независимо от своих функций, представал прежде всего как совет. Дез Юрсен прекрасно знал, что парламент по преимуществу ведает судопроизводством, но и в этой функции он был для него прежде всего советом, помогающим королю отправлять правосудие своими советами.

Не удивительно, что и Генеральные штаты или любые другие сословно-представительные собрания также представлялись как совет с соответствующей функцией при короле. Их нередко и называли «большим советом».

Однако, касаясь парламента и сословного представительства, которые, как и совет, представлялись средствами справедливого управления, необходимо посмотреть, как соотносились мораль и право в этической концепции королевской власти.

А. МОРАЛЬ И ПРАВО В ЭТИКО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Справедливость в политическом смысле (справедливость короля, справедливое управление) была понятием двойственным, включавшим в себя как нравственный, так и правовой элемент. По существу между социальной и политической справедливостью нет и различий. Подобно всякому рыцарю, король, побуждаемый добродетелью, должен поддерживать и охранять право каждого своего подданного и право различных общественных корпораций. Однако различать их необходимо, особенно потому, что справедливость в политическом аспекте подразумевает и права самого короля.

Но прежде чем вести разговор о правах королевской власти, следует обратить внимание на то, что по отношению к чужому праву, правам подданных, король в этико-политической концепции выступает именно как охранитель, но не источник, не творец его. «Garder la justice» — вот характернейшее выражение для определения долга короля. «И тот, кто не желает охранять справедливость, не достоин королевского сана».

Государь, который не охраняет право, но попирает его, «управляет народом не по праву», становится тираном. Тиран — это антипод справедливого короля. Он представлялся прежде всего порочным человеком, который именно по этой причине презирает справедливость, притесняя и всячески угнетая подданных. Заметим, что понятие «тиран» не было чисто политическим и могло прилагаться к любому человеку, который проявляет несправедливость: «Тираном называется в королевстве или провинции, в городе или в собственном доме тот, кто, будучи тираном в душе и сердце, руководствуется всяческой неправедностью и тяготит, угнетает своих ближних».

Охранять справедливость, права подданных значило не только предупреждать и восстанавливать их нарушение, но и осуществлять функции распределения и вознаграждения, каковые не были чисто королевскими, однако на короля возлагавшимися в первую очередь. В соответствии с упоминавшейся уже функциональной классификацией права, или справедливости, это были два из четырех его видов с наиболее явно выраженным этическим содержанием.