Невский Дозор - Никита Аверин

– Муза? – со смешком поинтересовался Миша, когда я вернулся к нему.

– Она.

– Так что будем делать? – Ловким движением кисти он сложил нож и спрятал его в карман куртки.

– Мы? – удивился я. – Ты хочешь мне помочь?

– А куда я денусь, – фыркнул Миша. – В бреде, который ты задумал, обязательно наступит момент, когда непременно придется вытаскивать твою тощую задницу из самого пекла.

– Спасибо.

Я был рад, что Миша со мной. Сейчас мне было необходимо плечо, на которое можно опереться. Да и Дария. Хотя чем она-то сможет помочь…

Полицейский докурил и скрылся внутри освещенного вестибюля.

– Так что, какой план на завтра?

Решение было только одно. Я посмотрел на «Кавасаки», сидевшего на краешке сиденья крепкого Гранкина в байкерской броне и улыбнулся.

– А завтра, Миша, после смены, мы пойдем на разведку.

* * *

Очередь в Эрмитаж, как всегда, была чудовищная. И это с утра, в будний день. И вроде бы сезон закончился. Но все равно в искривившейся во дворе музея пестрой змее из человеческих тел были заметны и группы школьников, и оживленно балаболящие японцы, во все стороны щелкающие своими камерами, и просто скучающие парочки, и даже бабушки с дедушками.

– Издеваешься, – уныло протянул Миша, когда мы пристроились в самом конце очереди. – Минут сорок простоим. Еще и деньги платить.

Я его понимал, но прилюдно входить в Сумрак было нельзя.

– А что ты предлагаешь?

– Идем. – Он направился в сторону служебного входа.

Отведя глаза охране, мы без проблем миновали арку металлоискателя и оказались внутри.

– Ну, мы вошли. Что дальше? – спросил Миша, когда мы вышли в главный вестибюль, наполненный людьми.

Я огляделся. Здесь входить в Сумрак тоже было нельзя. Установленные повсюду камеры наблюдения в принципе нам не мешали. Исчезновение двух людей на мониторе можно было списать на глюк техники. Но вот люди… Нужно было найти укромное место.

– Есть идея. – Подумав, я поманил друга за собой. – Пошли.

Мы спустились в гардероб. Очереди в мужской туалет не было. В отличие от женского.

– Логично, – согласился Миша.

Камер в туалете уж точно не было. Зайдя внутрь, я быстро огляделся. У тихо журчащих водой писсуаров никого, за дверью одной из кабинок кто-то шелестел бумагой. Найдя пустую кабинку, мы втиснулись в нее и шагнули на первый слой. Окружающее пространство привычно потеряло краски.

– Ну? – Миша указал пальцем в пол.

– Давай искать. – Я кивнул, и мы провалились на этаж ниже.

Подвал был ярко освещен подвешенными под потолком тусклыми в Сумраке палками галогеновых ламп. Помня изученный план, мы двинулись вперед, проходя мимо угадывающихся силуэтов многочисленных дверей, складов и реставрационных мастерских. Я инстинктивно посторонился, увидев спешащие навстречу две человеческие тени, несущие картину, хотя, естественно, ничего бы не произошло.

Выходить из Сумрака было нельзя, камер и систем охраны, как мне показалось, здесь было еще больше, чем наверху. Немудрено. В запасниках хранились бесценные экспонаты, выставляемые на общее обозрение только по особым случаям. Скульптуры, полотна, изделия древних цивилизаций, чем больше я размышлял об этом, тем яснее понимал, в какую невероятную авантюру вписываюсь, вдобавок затащив в нее и Мишу.

Мха было очень много. Он лепился к стенам, лиловыми нитями свисал с потолка, напитанный эмоциями людей и энергией полотен, которые еще хранили на себе отпечатки их создателей.

Время шло. Мы бродили по коридорам, но так ни разу и не натолкнулись на что-то необычное. Наконец, когда я уже отчаялся, на глаза Мише попались очертания неприметной двери с еле угадываемой надписью «Хозблок».

– Похоже, это и есть твоя подсобка. Посмотрим, раз уж пришли, – сказал Миша, и мы прошли через несуществующее на первом слое препятствие.

За дверью было темно. Отсутствие света усиливал Сумрак. Мы огляделись. Мха не было тоже. Вообще.

– Порядок, камер нет, – сказал Миша, и мы вышли с первого слоя, синхронно зажигая на ладонях самое простое осветительное заклинание «светлячок».

Ничего необычного. Хлам, сложенный вдоль стен коридора, швабры, пустые рамы, какие-то коробки… Несколько запыленных картин на стенах.

Тихо ругнувшись, я достал из кармана пару шоколадных батончиков, один протянул напарнику. Сумрак поглощал силу Иных, высасывал ее каждую минуту. Чем глубже в Сумрак уходил Иной, тем больше энергии ему приходилось отдавать взамен. А сахар отлично восстанавливал силы.

Взглянув на протянутое мною угощение, Гранкин состроил недовольную гримасу.

– «Сникерс»? Ты чего, Балабанов, жертва маркетинга, не мог батончики фабрики «Крупской» взять? Не патриот ты все-таки, Степа, не патриот. Еще и в футбол за немцев болеешь…

– Мишань, заткнись, ладно? Жуй что дают и не ворчи.

– Извини, – криво улыбнулся Миша, снимая упаковку с батончика, – это у меня от нервов.

– Ладно, проехали, – отмахнулся я.

Подсвечивая себе дорогу, мы двинулись вперед. Я поглядывал по сторонам. Зачем здесь висели эти полотна? Я их раньше никогда не видел, ни в альбомах с репродукциями, ни в самом музее. Правда, и бывал-то я здесь не так уж и часто. Какая-то давно забытая или утерянная экспозиция? Но почему не в запасниках…

Внезапно я остановился. Пучок света на моей ладони выхватил из темноты картину с изображением мужчины и женщины, сидящей в кресле. Мужчина был в парадном мундире и при шпаге, на женщине – длинное платье и кружевная накидка. Но задержало меня не это.

«Графъ Петр Алексеевич Коробовъ с супругой Елизаветой Ивановной. Царское село. 1834 годъ».

– Ты чего? – Ушедший немного вперед Миша вернулся и, встав рядом, тоже посмотрел на картину. – Коробов?

Я разглядывал тонкое, аристократичное лицо с острыми чертами, ухоженной щеточкой усиков и приглаженными светлыми волосами. Но взгляд был какой-то жесткий, недобрый. Картина хорошо сохранилась. Лицо женщины, напротив, было миловидным. Пухлые губки, большие глаза, правильный овал лица…

Покушение на жену. Взорванная карета, стремительный побег из города…

Никакой вуали. Да она была бы здесь и неуместна.

– Думаешь, это тот самый?

– Не знаю, – ответил я, на всякий случай глянув на полотно через Сумрак. Ничего. – Мало ли людей с такой фамилией.

Но год под картиной примерно попадал в промежуток, о котором рассказывал Владимир Вацлавич.

– Ладно, пошли. Мало ли чего тут у них развешено.

Я последовал за другом, обдумывая неожиданную находку. Коридор оказался неожиданно длинным, мы прошли метров четыреста, как вдруг дорогу нам преградила гладкая монолитная стена от пола до потолка.