Личный счет. Миссия длиною в век - Андрей Ерпылев

– Что это такое? – присел Петров на корточки рядом с двумя радужными сферами размером с дыньку-колхозницу, парящими в паре сантиметров над черной лентой конвейера. – Потрогать можно?

– Трогайте на здоровье! – кандидат (тогда он еще не был повышен в научном звании) цвел, как майская роза. – Это абсолютно безопасно. Можете даже в руки взять.

Александр осторожно принял в ладони играющее всеми цветами радуги невесомое чудо – больше всего сфера напоминала мыльный пузырь, разве что плотный, упруго прогибающийся под пальцами, но не лопающийся – и с удивлением понял, что игра красок вызвана беспрестанным перемещением под тончайшей прозрачной поверхностью других сфер всех размеров и оттенков. Казалось, что там кипит и все никак не может выкипеть какая-то удивительная разноцветная жидкость.

– Что это? – бизнесмен поворачивал сферу так и этак, любуясь чистотой красок кипящей внутри жизни.

– Это – ментальный слепок, – с такой гордостью, будто создал это чудо сам, своими руками, объявил ученый. – Или проще – хранилище памяти.

– Но… – Саша чуть было не выпалил: «Хранилище памяти» выглядит совсем по-другому», но вовремя прикусил язык. – Но как это понимать?

– Очень просто! – Олег Александрович чуть не силком отобрал «мыльный пузырь» у начальника. – Здесь заключена вся память человека с самого рождения, и если поместить этот слепок в мозг человека, то он будет знать все о том, с кого снята данная ментальная копия. В данном конкретном случае – моя, – присмотрелся он, вертя сферу в руках.

– Вы можете определить на глаз?

– Пока еще нет, но я проделывал опыт первым, и мой слепок должен был выйти перед вашим… Кстати, – он присмотрелся к Сашиной сфере, по-прежнему висящей над транспортером. – Какой-то странный он у вас… Я таких еще не видел.

– Начальственный, – пошутил Петров, беря в руки свою ментальную копию.

Она и в самом деле отличалась от той, что он только что держал в руках: пузырьки в ней двигались гораздо быстрее и образовывали не смешивающиеся между собой струи разных цветов, свивающиеся в жгуты и образующие миниатюрные водовороты, – все это походило на модель планеты, в атмосфере которой бушуют ураганы.

«Поняли, в чем суть? – услышал Саша «внутренний голос». – Как вы думаете: этот ученый прыщ догадается, что к чему?»

Кандидата ротмистр почему-то недолюбливал с самого начала. Вероятно, из-за вечного, многократно воспетого в художественной литературе презрения русского офицера к штафиркам.

– А как поместить… это в мозг? Операции не требуется?

– Да очень просто! – Олег Александрович воздел руки со своим радужным шаром над головой и опустил его вниз.

Александр не поверил своим глазам: сфера начала медленно погружаться в лысину ученого, словно либо на миг утратила материальность, либо голова Липатова – твердость.

«Чудны дела твои, Господи! – пробормотал Ланской. – Неужели и наше с вами… хранилище…»

– Впрочем, нет! – прервал кандидат операцию на половине и извлек сферу обратно. – Это вряд ли будет доказательно… Давайте чуть иначе… За мной!

Он, едва ли не бегом, устремился куда-то, и Петрову ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Нет, – остановился Липатов, будто налетев на стену. – Лучше оставайтесь здесь и подержите мой слепок.

Он сунул свою сферу в руки ошеломленному шефу и скрылся из глаз.

– Только не перепутайте… – донеслось издали.

– Как же, перепутаешь тут, – проворчал бизнесмен, сравнивая обе сферы. – Интересно, граф: а наша с вами кипит активнее потому, что две памяти в одном черепке – перебор? Или как?

Ждать пришлось недолго. Голый дубль появился из тумана на бесшумно ожившем транспортере минут через пятнадцать. Саша впервые наблюдал рождение копии человека своими глазами, и наблюдал за процессом в оба. Ему даже показалось, что он уловил момент, когда сутулая фигура с отвисшим брюшком сформировалась из белесой пелены. Хотя, возможно, ему это лишь показалось.

Лже-Липатов в первые секунды после рождения выглядел совершенно безучастным и напряженной позой (видимо, копирующей ту, в которой зафиксировался внутри «копира» его оригинал) походил на манекен. Но вот глаза обрели некую осмысленность, по белому рыхлому телу пробежала дрожь…

«А его не мешало бы одеть, – заметил Ланской. – Срам прикрыть хотя бы».

«Бросьте, ротмистр. Голыми мы приходим на этот свет… Кто это сказал?»

«Не помню. Но зрелище, я вам скажу, не самое эстетичное».

«Полноте, граф! Вы что – в мужской бане никогда не были?»

«Бывал, но… Вам проще – вы живете в развращенное время…»

Перепалку прервал запыхавшийся Липатов в напяленной кое-как и застегнутой не на те пуговицы одежде: видимо, одевался он после того, как его раздел «копир», на ходу.

– Все, можете вставлять, – сообщил он от входа. – Ну же, смелее! Для чистоты эксперимента я вас даже покину – общайтесь со своей копией сколько хотите. Когда я буду нужен – позовете…

– Стоп, – остановил почти уже было улетучившегося ученого Александр. – А это обратимо? Я имею в виду…

– Не бойтесь, никуда не денутся ваши секреты. Сфера извлекается, а в мозгу реципиента ничего не остается. Ну, как если бы я вынул из компьютера флешку.

– И куда ее потом?

– Как куда? В утилизатор, конечно, – пожал плечами Липатов.

Утилизатором назвали одно из помещений Корабля, почему-то не найденное сразу. Возможно, Корабль и в самом деле менял свою внутреннюю конфигурацию незаметно от присутствовавших в нем людей. Возможно, почувствовав, что они в этом новом гаджете в данный момент нуждаются.

Обычный, внешне ничем не отличающийся от других отсек был примечателен тем, что в нем бесследно исчезали все оставленные там предметы. Причем именно те, что были произведены Кораблем, – все доставленное извне так и лежало без изменений. Невозможно было зафиксировать и сам процесс исчезновения, и до сих пор оставалось загадкой – всасывались предметы мерцающим «живым» полом, растворялись в воздухе или пропадали каким-либо иным способом. При свидетелях Корабль ни в какую не желал утилизировать свою продукцию. Не помогали ни хитро спрятанные видеокамеры, ни система зеркал – предметы пропадали лишь в отсутствие наблюдателей, причем в самое короткое время – стоило только отвернуться или плотно, без дураков, зажмурить глаза. И о причине такой «стыдливости» Корабля оставалось лишь гадать…

А наблюдать исчезновение было бы интересно, ведь с равной охотой он «поедал» и неодушевленные предметы, и вполне жизнеспособных дублей…

Оставшись один – если не считать ротмистра, естественно, – Саша осторожно опустил радужную сферу в голову равнодушно, по-коровьи помаргивающего лже-Липатова (его зачаточного интеллекта не хватало даже на то, чтобы прикрыть срам руками). Поразительное ощущение: вполне материальный на ощупь предмет погружался в другой, еще более материальный предмет, легко и без всякого сопротивления, но, дойдя до какой-то точки, остановился и дальше погружаться отказывался наотрез.