Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

– Если ты считаешь меня лжецом, наш разговор завершится на лужайке! – сурово заявил Людовик, хмуря брови.

Зная, как близок гнев у его командующего и как он бывает страшен в гневе, Гаспар поспешил его успокоить.

– Простите меня! Вы же знаете, я никогда в жизни не подвергал сомнению ни одного вашего слова, но луч света, которым вы осветили эту темную ночь, был так неожидан, так… А кто будет сидеть по другую сторону?

Гаспар снова заволновался, но его беспокойство только рассмешило герцога.

– Ла Муссэйе, которому, безусловно, куда больше понравилось бы твое соседство. Но, возвращаясь к Изабель, – проговорил он, став вдруг не только серьезным, но и суровым, – не забудь, что она юная девушка, что она де Монморанси и моя кузина. Так что…

– Не понимаю, о чем вы могли подумать, монсеньор? Я лелею единственное желание видеть ее своей женой и матерью моих детей!

– На что она, если только я правильно ее понимаю, никогда не согласится. Так же, как твой отец, замечу между прочим.

– Кто знает? Никто не помешает мне попытаться!

В начале ужина Изабель и Гаспар не обменялись между собой ни единым словом. Все за столом, проголодавшись и изжаждавшись, поглощали вкусные яства и пили вино, без умолку обсуждая последние события, новости двора, а с еще большим интересом – каждый шаг и слово Мазарини, так что и они поневоле были вовлечены в общий разговор. Но прошло немного времени, и сытная еда, а еще больше обильные возлияния поспособствовали тому, что разговоры стали частными, образовались небольшие группы беседующих, и молодые люди наконец-то смогли поговорить, оставаясь за общим столом. Гаспар собрал в кулак все свое мужество.

– Вы, скорее всего, удивляетесь, мадемуазель, тому, что я нахожусь на этом великолепном празднике, наслаждаясь счастьем сидеть подле вас, в то время как мой брат медленно, но верно приближается к своему концу.

– Не сомневаюсь, что вы виделись с ним сегодня, так как знаю, что вы теперь безотлучно находитесь в Сен-Море. Как он себя чувствует?

– Гангрена распространяется все дальше, и надежды на улучшение нет. Доктор Бурдело полагает, что есть еще один шанс. Если ампутировать руку… Но Морис решительно отказался.

– Господи, Боже мой, почему? Сколько мы знаем героев, которые живут без руки, потеряв ее на поле битвы, служа королю? И можно только низко поклониться их мужеству!

– Боюсь, не все женщины думают так, как вы. Мой брат не желает остаться жалким калекой в глазах той, кого любит. Он изучил ее достаточно хорошо и понимает: без руки он сможет рассчитывать лишь на дружеское участие, но никак не на любовь.

– Но когда любовь уже связала сердца двух людей, подобные вещи им безразличны.

– Только в том случае, если любовь их не покинула, а Морис в этом не уверен… И я тоже.

– Почему у вас возникло такое печальное предположение?

– Потому что каждый день в один и тот же час приезжает не только ваша кузина, но и некий дворянин…

– Господин де Марсияк, я правильно догадалась?

Гаспар с восхищением взглянул на девушку.

– Вы необыкновенно наблюдательны!

– Вообще-то не очень, но я чувствую бесконечное сострадание к господину де Колиньи, который так несчастен. Он принес себя в жертву гордой женщине, которая этого не заслуживает. Умолите его продолжать борьбу и сохранить себе жизнь даже ценой потери руки. Ему неведомо, какую судьбу уготовал ему Господь, и совсем не обязательно иметь две руки и две ноги, чтобы стать маршалом Франции!

– Вы должны сказать ему все это сами! Вы такая красивая! Такая же, как и его обольстительница, но совершенно иной красотой. Его любовь может устремиться к вам. Но тогда я умру от горя, потому что люблю вас всем сердцем, – торопливо проговорил он, не переводя дух, и прибавил: – Я… я так хочу, чтобы вы согласились стать моей женой!

Тон их разговора невольно обратил на себя внимание, и в их сторону стали поглядывать гости. Изабель заметила это и вооружилась своей самой лукавой улыбкой.

– Я с трудом поспеваю за вашей мыслью. Так чего же вы больше хотите, чтобы я очаровала вашего брата или вышла за вас замуж?

– Не смейтесь надо мной, не будьте жестоки, это причиняет мне невыносимую боль.

– В таком случае, перестаньте смотреть так трагически и постарайтесь улыбаться, если не хотите, чтобы нами интересовались больше, чем новобрачными. Что до вашего брата, то он любит слишком глубоко, и новая любовь ему не грозит, а ваше предложение… – тут Изабель стала серьезной, – вы должны знать и сами, что брак между нами невозможен! Даже если бы я сгорала от безумной страсти, я бы не могла отречься от своей католической веры.

– Но вы, судя по всему, и от безумной страсти не сгораете. В таком случае… Мне, однако, пора возвращаться в Сен-Мор. Скоро начнутся танцы, а я предупредил господина герцога, что откланяюсь сразу после ужина.

Изабель поняла, что больно ранила юношу, и хотела его хоть как-то утешить.

– Простите, если причинила вам боль. У меня скверная привычка говорить все, что я думаю, а иногда и больше того… Я хочу заслужить ваше прощение, открыв вам, что, сказав то, что сказала, говорила… не без сожаления.

С секунду он смотрел ей в глаза, всматриваясь в самую глубину.

– Спасибо, – проговорил он наконец, потом взял руку Изабель и поцеловал ее. После чего встал и отправился прощаться с хозяевами.

Изабель проводила его взглядом и подошла к матери. Госпожа де Бутвиль сразу же, как только заняла место рядом с принцессой Шарлоттой, поманила дочь рукой, подозвав к себе.

– Вы мне кажетесь взволнованной, Изабель. Мне не очень понравилось, что вас поместили за столом рядом с маркизом д’Андело, а понаблюдав за вами, я всерьез обеспокоилась. Мне показалось, что вы оба находитесь в волнении, а поскольку юноша в вас явно влюблен, вы могли строить определенные планы на будущее. Надеюсь, этого не произошло, потому что я никогда не дам своего согласия на брак между вами.

– Я это знаю, матушка. Но брат маркиза тяжело ранен и предпочитает смерть потере руки – по-моему, это естественно, что он взволнован. И думаю, что я не отступила от правил, предписываемых мне моей религией, выразив сочувствие протестанту в несчастии?

Изабель уже собралась уйти, но госпожа Конде удержала ее.

– Неужели дела в Сен-Море так плохи?

– Даже хуже, чем мы предполагали. Гангрена победила. Бурдело мог бы ему помочь, если бы ампутировал руку, но Морис де Колиньи решительно отказался, не желая остаться калекой и снискать сочувствие вместо любви. Теперь смерть неминуема, она приближается с каждым днем, и сделать ничего невозможно.

Обе дамы торопливо перекрестились, а Изабель повернулась и отправилась к себе. Молодых уже собирались со смехом и весельем провожать в их особняк на улице Жур, где должен будет для них начаться медовый месяц, но Изабель почувствовала: сопровождать их она не в силах. Изабель всегда была честна перед собой и не скрывала, что завидует молодоженам. Завидует отсутствию у них разрушительных страстей, завидует их спокойному счастью, когда они будут наблюдать, как растут их дети и как их прекрасный замок становится все великолепнее.