Злейший друг - Ирина Лобановская

— Смотрели? — изумилась Ксения. — А разве вам можно ходить в театр?… — И опомнилась.

Столкнулась с батюшкой взглядом. Беспомощно глянула на Сашку. Тот мгновенно бросился выручать:

— Это же классика, где ты играешь.

— Да что это я… — окончательно смешалась Ксения. — Даже не поздоровалась… Здравствуйте!

— Здравствуйте, — засмеялся священник. — Я отец Андрей. Служу в подмосковном храме, недалеко от лавры.

Ну конечно, Сашку занесло и туда!

— А комедии, если они добрые, — это хорошо. Люди совершенно разучились смеяться. Они смеются зло, смеются подло, смеются сквозь слезы… Хороший смех оздоровляет душу. Человеку необходимо смеяться. Смех — вроде солнца, прогоняет с человеческого лица зиму. Но, с другой стороны, смешное не должно быть сущностью человека. Оно всегда временно, проникновенный взгляд идет намного дальше. Смех часто называют даже грехом, потому что иронизирующий забывает о серьезном начале мира. Так что увлекаться смехом не стоит. А иногда… Почему же нам не улыбнуться без всякой насмешки?

— Но Господь никогда не улыбался, — влез Сашка.

— Верно. Так что я высказываю свое личное мнение, — весело отозвался батюшка. — Хотя четких объяснений, почему переедать петросянами и жванецкими не стоит, мы не найдем. Но если прислушаться к собственной душе, которая как-то странно всегда опустошается после твоего хохота, тогда многое можно понять.

— Да вы чай-то пили? — попыталась Ксения сыграть роль гостеприимной и рачительной хозяйки. — У нас там конфеты, печенье… Сейчас ведь, кажется, не пост.

Только домашние роли ей не удавались никогда — в них она всегда проваливалась. Растерялась почему-то… Опять взглянула на Сашку. Вспомнила его слова о монахах: они знают то, чего мы не знаем. И их знание — истина.

— Я уже ухожу, мне пора, — сказал отец Андрей. — Пока доеду… Вы уж тут пока без меня… Храни вас Господь! Еще повидаемся.

— Обязательно, — отозвался Сашка. Ужинать сели в молчании.

— Ты где его нашел? — хмуро спросила Ксения. — Тебе делать больше нечего?

Она бесконечно разбалтывала ложкой сахар в чашке с крепким чаем. Мешай его, Ксения, старайся, размешивай… мешай свою жизнь, перемешивай… если сумеешь перемешать…

— А что еще человеку делать, как не искать себя? — логично возразил Сашка. — Он для этого и на свет родился. Солипсизм, то бишь мнение, что ничего не существует, кроме меня самого, а все вокруг — лишь мое представление, вроде бы ничем нельзя опровергнуть. Но можно попытаться выдать солипсисту такой аргумент. Ты полагаешь, что ничего нет, а все — только плод твоей мысли. Стало быть, ты невольно представляешь на своем собственном месте некий разум, который одной силой своей мысли может делать весь окружающий мир — получается, из ничего. Отсюда вывод: если сие представимо, то, возможно, в самом деле есть разум, способный по собственному желанию творить что угодно и кого угодно из ничего. То бишь ты просто ставишь себя на место Господа Бога. Но раз возникает такой ход мысли — солипсизм, ты попросту доказываешь, что Бог есть.

— Разлюби твою мать… — пробормотала Ксения. — Я, та самая, которая вышла замуж за сумасшедшего… И давно у тебя, парень, башню снесло?

— Только не это! А ты слыхала о философе Карле Густаве Юнге? — спросил Сашка, уплетая хлеб с маслом. — Об основателе аналитической психологии, отце учения о коллективном бессознательном? В образах бессознательного, то бишь в архетипах, Юнг видел источник общечеловеческой символики, например мифов и сновидений, и считал целью психотерапии индивидуализацию личности. Так вот, если пациенту не помогало его лечение, Юнг отправлял пациента — куда бы ты думала? — в церковь! Ты это со счетов не сбрасывай.

— Приходится признать, что и этот твой обожаемый Карл Густав Юнг тоже был малость не в себе, — проворчала Ксения.

— Мне нужен духовник! И я его нашел! — объявил Сашка.

— Это Юнга, что ли?

— И-е! Отца Андрея. Буду к нему теперь ездить, советоваться о жизни, вопросы задавать… Понимаешь, дело вовсе не в том, чтобы нам простились грехи, а чтобы мы стали другими людьми. И чаще всего наши проблемы не в том, что мы не верим в Бога, а в том, что мы не верим в себя, не видим никакой ценности и смысла в себе. Хотя от нас — от каждого — зависит очень много. Я говорю не о самоуверенности, это другое. Я по поводу нашей ответственности. Как мы отвечаем Богу, который говорит: «Я поверил в тебя и поэтому вызвал из небытия. Я Свою веру вложил в тебя, и поэтому ты создан». А мы ноем в унынии: «Разве я Тебя просил создавать меня для этой страшной, жестокой, мрачной жизни?! Я хочу совсем другой — беззаботной, веселой и богатой! Господи, зачем Ты меня создавал?!» Знаешь, что такое настоящая вера в себя? Это уверенность в том, что во мне есть что-то, чего я не знаю, что-то мне самому непостижимое, что может раскрываться и совершенствоваться. Самоуверенность основывается на преувеличенной самооценке, а вера не нуждается ни в какой самооценке, потому что ее основа — тайна человека, уверенность во внутренней таинственной творческой победе, несмотря на хорошие или плохие обстоятельства, часто жестокие и направленные на то, чтобы нас сломить. И это лицемерие — мерить поступки не перед своей совестью, а перед лицом других. Можно и нужно прощать всех несогласных с нами. Но нельзя прощать тех, кто не согласен с самим собой. А наша общая беда — неверие в то, что в будущем мы станем умнее и лучше узнаем жизнь. Мы считаем, что уже достигли своих пределов возможности. И это легко объяснимо: человек действительно не в силах представить того, чего еще не достиг.

Ксения столкнулась с мужем глазами. Выслушала. Удивилась. Даже запомнила — блестящая актерская память! Профессиональное качество. Но не вняла. И возразила:

— Конечно, каждый сам себе дирижер. Но на земле слишком много людей, на ней меняются судьбы целых стран… И что может стоить и решать воля одиночки?… Твоя, например… Смешно…

— Ты не совсем права. Ибо сказано: «Город стоит, пока в нем есть хоть один праведник». Значит, нельзя говорить, что ни от кого из нас, даже одного, совсем ничего не зависит.

Ксения подымила в потолок. Хорошо бы его побелить… Натку бы сюда…

— Но это было актуально когда-то давно. Сейчас мир сильно изменился. Так изменился, что не знаю, действует ли подобное правило сегодня…

— И-е! Только не это! У меня прямо волосы заколосились… Неужели ты всерьез уверена, что такие законы изменились? Ты, стало быть, сторонник точки зрения, что Бог умер? Ницшеанка моя, атеистка моя…

Сашка вспомнил известный афоризм Ницше, который написал на одной из могил: «Бог умер. Ницше». В начале двадцатого века философа похоронили. А через день на его могиле обнаружили надпись: «Ницше умер. Бог».

— Когда появились первые атеисты? Скорее всего, тогда же, когда и первые верующие.

Ксения фыркнула:

— Разлюби твою мать… На земле есть могила Зевса. Где-то на территории Греции могильная плита, гласящая: «Тут похоронен бог Зевс». Как сие понимать? Кстати, я ничего не слышала насчет попыток археологов вскрыть ту могилу. Впрочем, можно поискать данные. С другой стороны, ведь есть и Гроб Господень в Иерусалиме… И Рабле писал о том, что умер бог Пан. И у него же параллель на тему: да, боги могут умирать, ведь и Бог Сын Иисус умер. Больше того, Его крестная смерть — один из краеугольных камней христианства. Это я знаю. Но я говорю сейчас больше о народах и государствах. И просто считаю, что государству по определению на фиг нужна чья-то самобытность! Цель любого государства во все времена — ставить на место именно всякую человеческую индивидуальность.