Отверженные Мертвецы. Истина лежит внутри - Грэм Макнилл

— Он стал идиотом? — спросил кустодий.

— Нет, — ответил Григора. — Я уверен, он просто растерян.

Его слова, казалось, озадачили кустодия.

— Мне кажется, я выразился достаточно ясно.

— И тем не менее, — настаивал Григора. — Вы позволите мне?..

Сатурналий кивнул и выпрямился.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал Кай. — Куда они меня забирают? Я не сделал ничего плохого.

— К тебе прикоснулась Сарашина, а она была сильным телепатом. И даже если она не стала одержимой, она все же действовала как проводник для существ варпа высшего порядка, воспользовавшихся ее даром оракула. Что бы через нее ни прошло, теперь это сокрыто в тебе, и мы намерены выяснить, что это было.

— Мы? Кто это — мы?

На его вопрос ответил Сатурналий.

— Чтецы мыслей Легио Кустодес, — сказал Сатурналий. — Ты будешь доставлен в подземелье Императорского Дворца, и все содержимое твоей головы будет выпотрошено специалистами, которые могут добыть информацию из любой головы.

— Постойте! — воскликнул Кай, обернувшись к Григоре. — Не позволяй им меня забирать! Я ничего не сделал!

Но его крики не были услышаны, и криптэстезианец просто смотрел, как кустодий надвинул на виски Кая медный обруч.

— Нет! Что это? — закричал Кай.

Он получил ответ на этот вопрос секунду спустя, когда услышал негромкое жужжание и нервная система отключилась, оставив его послушной игрушкой в руках кустодия.

— Не надо! — хныкал Кай. — Пожалуйста, я прошу вас. Я ничего не знаю. Она ничего мне не передавала, клянусь. Вы напрасно тратите время. Это ошибка!

— Легио Кустодес не совершает ошибок, — произнес Сатурналий.

— Григора! — завопил Кай. — Пожалуйста, помоги мне. Я тебя умоляю!

Криптэстезианец ничего не ответил, и Кая поволокли из зала мысли к стальной повозке, навстречу дознавателям, вооруженным скальпелями, дрелями, пилами для трепанации черепа и активными нейропсихическими пробниками.

Знаете ли вы, что значит быть слепым?

Не лишиться зрения или погрузиться в ночную темноту, а быть истинно слепым, утратившим само понятие зрения. Они думали, что сделали меня именно таким, когда лишили контакта с Великим Океаном, но подобная концепция говорит об ограниченности их мышления и свидетельствует о незнании истинной природы варпа.

Каковы бы ни были намерения моих тюремщиков, он повсюду вокруг меня, но мне доставляет удовольствие позволять им думать, что их демпфирующие обручи и стены с пси-резистивными кристаллами меня уязвили. Я ощутил катаклизм, сопровождавший появление моего генетического предка в подземелье Дворца, и до сих пор чувствую разрушительные последствия, охватившие весь земной шар. Я прикоснулся к разуму Алого Короля и познал причину его отчаянного поступка.

Хотя я Атенеец, мне не чуждо предвидение Корвидов и тщеславие Павонидов. И я не отвергаю жестокое искусство Рапторов и Пирридов, хотя их вульгарные методы порой раздражают меня. Свободный адепт Тысячи Сынов способен на многое и является более опасным противником, чем представляет себе кто-либо из здешних обитателей.

Но вводить врага в заблуждение относительно своей истинной силы весьма полезно.

Я слышу мысли своих плененных собратьев: сдерживаемый гнев Ашубхи и лихорадочную ярость его брата-близнеца. Угрюмая мрачность Джитии в небольших дозах даже забавна, как и вздорные диатрибы, сочиняемые Аргентом Кироном. Эти обличительные речи никто не услышит, но его желание оформить свое негодование в слова не знает границ.

Все они разгневаны постигшей нас несправедливостью, но никто не понимает, что иначе и быть не могло. Тагоре до сих пор негодует по поводу оскорбительно малых сил, посланных против нас, но его гнев распыляется: в первую очередь он злится на наших захватчиков, на тех, кто убил его друзей, и на свой легион, его покинувший.

Но больше всего он злится на меня, за то, что я их не предупредил.

Как я могу объяснить ему причину, когда сам ее не понимаю?

Удержаться от действий меня заставили не слова пси-охотника. Его речь имела столь же мало смысла, как случайный шум, производимый обрывками варпа. Нет, меня, скорее всего, остановило видение. Меня заставила задуматься ледяная, освещенная голубоватым сиянием гробница.

В этом видении я иду по обледеневшему подземелью и вижу, что тропа усыпана блестящими осколками костей. Мириады фрагментов непрерывным потоком изливаются из разбитого склепа и покрывают каменные плиты сплошным ковром. Я вижу каждый из них и на каждой стекловидной поверхности вижу одно и то же отражение.

В осколках костей отражается красный глаз.

Я знаю его, прекрасно знаю, и этот глаз говорит об ужасном преступнике, хотя я пока не могу понять, о ком именно он говорит.

Это мрачное место, в котором я оказался, и мрачный свет замерзших во времени факелов, горящих неподвижным безжизненным пламенем. Меня окружают мертвые, я чувствую на себе их взгляды. Тяжесть их обвинений подобна проклятию, если можно воспользоваться бранным словом древних.

Это место, хотя и принадлежит смерти, отличается пугающей красотой. Величественные статуи жнецов в плащах с опущенными на лица капюшонами и злых ангелов с застывшими, но выразительными лицами украшают просторные бульвары кладбища.

На границе поля зрения что-то мелькает, нечто слишком ярко окрашенное для этого унылого места. Существо шныряет между высокими статуями, это падальщик, которого здесь просто не может быть. Я замечаю его вытянутую морду и ржаво-коричневый мех с темными пятнами на кончиках ушей и лап.

Канис люпус. Представители этого вида исчезли тысячи лет назад, и вот один из них оказался здесь.

Я не биолог, но почему-то уверен, что это существо здесь не погибнет. Волчья тень мелькает у меня на пути и приближается с каждым мгновением, хотя я размахиваю руками и громко кричу на него. Убедившись, что волк не намерен отказываться от преследования, я игнорирую его присутствие и сосредоточиваюсь на своей цели.

Моя цель — это чудовищная статуя, которой не было здесь еще секунду назад, но теперь она возвышается над окрестностями, как огромная ракета, поднявшаяся из пусковой шахты. Это фигура крылатого безликого ангела, высеченная из странного матово-черного камня. С широких плеч слетает костяная пыль, и ее накапливается так много, что можно засыпать какой-нибудь из терранских городов-ульев далекого прошлого. Как каждый, кто посвящен в учение Магнуса, я понимаю символизм могущественных сил природы и прекрасно знаю, что они предвещают времена великих потрясений.

Я чувствую чье-то присутствие в статуе, из-под гладкой безликой поверхности выглядывает нечто злобное.