Мозг рассказывает. Что делает нас людьми - Вилейанур С. Рамачандран

Если эта формулировка верна, тогда некоторые аспекты функций зеркальных нейронов действительно могли быть приобретены благодаря обучению, основанному на уникальном человеческом генетическом фундаменте. Конечно, многие обезьяны и даже более низшие позвоночные могут обладать зеркальными нейронами, но нейронам, возможно, необходима определённая минимальная сложность и число связей с другими областями мозга, прежде чем они смогут участвовать в таких абстрактных соединениях, которые лучше всего удаются человеку.

Какие части мозга участвуют в таких абстракциях? Я уже упоминал (в связи с языком), что центральное значение, возможно, имела нижняя теменная долька (НТД), но давайте рассмотрим этот вопрос поближе. У низших млекопитающих НТД не очень велика, но становится все более заметной у приматов. У приматов она диспропорционально большая и достигает максимального размера у людей. Наконец, только у людей большая часть этой дольки распадается на две другие, угловую извилину и надкраевую извилину. Это наводит на мысль, что что-то важное происходило в этом участке мозга в течение эволюции человека. Находясь на перекрёстке между зрением (затылочные доли), осязанием (теменные доли) и слухом (височные доли), НТД стратегически расположена, чтобы получать информацию от всех сенсорных модальностей. На фундаментальном уровне межмодальная абстракция включает устранение преград, чтобы создать представления вне модальностей (как, например, при эффекте «буба-кики»). Доказательством этому может служить то, что, когда мы тестировали трёх пациентов с повреждением левой угловой извилины, они не справились с задачкой «буба-кики». Как я уже отметил, эта способность накладывать одно измерение на другое является, среди прочего, заслугой зеркальных нейронов, так что их огромное скопление вблизи НТД, по-видимому, не случайно. То, что этот участок человеческого мозга непропорционально велик, позволяет сделать предположение об эволюционном скачке.

Верхняя часть НТД, надкраевая извилина, ещё одна структура мозга, которой наделён только человек. Её повреждение ведёт к расстройству, которое называется идеомоторной апраксией: это неспособность выполнять действия по просьбе врача. Когда пациента с апраксией просят причесать волосы, он поднимает руку, смотрит на неё и машет ей вокруг своей головы. Если его попросят показать, как забивают гвоздь молотком, он сжимает руку в кулак и стучит им по столу. Это происходит, даже если его рука не парализована (он может непроизвольно почёсывать кожу головы) и он знает, что значит «причесаться» («Это значит, что я использую расчёску, чтобы привести в порядок волосы, доктор»). У него пропала способность вызывать в уме картину требуемого действия в данном случае расчёсывания, которое должно предшествовать и управлять реальным выполнением действия. Эти функции обычно ассоциируют с зеркальными нейронами, и действительно, в надкраевой извилине есть зеркальные нейроны. Если мы на верном пути в наших размышлениях, то пациенты с апраксией должны очень плохо понимать и имитировать движения других людей. Хотя у нас есть некоторые указания на то, что происходит именно так, этот вопрос требует более внимательного исследования.

Другая интересная вещь эволюционное происхождение метафор. Как только в НТД сформировался механизм межмодальной абстракции между зрением и осязанием (изначально предназначенный для того, чтобы хвататься за ветки), он мог проложить путь для межсенсорных метафор («колкое слово», «одежда кричащих цветов») и, наконец, для метафор вообще. Это подтверждается нашими недавними наблюдениями, согласно которым пациенты с поражениями угловой извилины испытывают сложности не только с «буба-кики», но и с пониманием простых пословиц. Они объясняют их буквально, а не метафорически. Эти наблюдения, разумеется, необходимо проверить на большем количестве пациентов. Легко представить, как межмодальная абстракция могла сработать для «буба-кики»; но как объяснить метафоры, которые содержат в себе абстрактные идеи вроде «О! то восход! Джульетта солнце!», учитывая то, что в мозге существует бесконечное число таких понятий. Неожиданный ответ на этот вопрос в том, что число этих понятий небесконечно, так же как и число слов, которые их выражают. Для разных практических нужд большинство англоговорящих людей пользуются словарным запасом из приблизительно десяти тысяч слов (хотя вообще-то можно обходиться и гораздо меньшим числом, особенно если вы продвинутый интернет-пользователь). При этом только определённые сочетания имеют смысл. Как мне подсказал выдающийся когнитивист и эрудит Джарон Ланье, Джульетта может быть солнцем, но довольно бессмысленно называть её камнем или пакетом апельсинового сока.

Учтите также, что повторяются и становятся бессмертными только удачные, яркие метафоры, а плохими метафорами пользуются в своих виршах рифмоплёты-неудачники.

Зеркальные нейроны играют важную роль в уникальности человеческих возможностей. Они позволяют нам подражать. Вы уже знаете, как младенец подражает высунутому языку. Как только мы достигаем определённого возраста, мы можем подражать очень сложным моторным действиям, например, вскидывать большой палец вверх, когда хотим сказать «класс!!!» или подавать мяч. Ни одна человекообразная обезьяна не может сравниться с нами в таланте имитации. Однако замечу в скобках, что обезьяна, которая ближе всего подошла к нам в этом отношении, это не наш ближайший сородич шимпанзе, а орангутанг. Орангутанг могут даже открывать замки и использовать весло для гребли, если они увидят, как кто-то другой выполняет эти действия. Они, кроме того, наиболее древесные и хваткие из всех больших обезьян, так что их мозг, возможно, напичкан зеркальными нейронами для того, чтобы их детёныши могли смотреть на маму и учиться безошибочным действиям с деревьями. Если каким-нибудь чудом группа орангутангов в Борнео выживет в экологическом холокосте, который вот-вот учинит Homo sapiens, эти кроткие приматы вполне могут унаследовать землю.

Подражание, может быть, не выглядит таким уж важным умением в конце концов, слово «обезьянничать» звучит оскорбительно, хотя по иронии судьбы большинству обезьян подражание даётся с трудом. Но как я отметил раньше, подражание могло быть ключевым шагом в эволюции человека, превратившись в нашу способность передавать знание посредством примера. Когда этот шаг был предпринят, наш вид вдруг совершил переход от дарвиновской эволюции, основанной на генах, через естественный отбор который занял миллионы лет к культурной эволюции. Сложное умение, приобретённое изначально путём проб и ошибок (или благодаря случайности, например, если кто-нибудь из наших человекообразных предков увидел, как куст загорается от лавы), теперь стало быстро передаваться всем членам племени, старым и молодым. Другие исследователи, включая Мерлина Дональда, пришли к такому же заключению, хотя и не в связи с зеркальными нейронами[19].

Освобождение от ограничений, которые накладывает дарвиновская эволюция, основанная на генах, было гигантским шагом в эволюции человека. Одной из загадок человеческой эволюции является то, что ранее мы назвали «огромным скачком вперёд», относительно внезапное возникновение 60-100 тысяч лет назад определённого числа атрибутов, которые считаются специфически человеческими: огонь, искусство, убежища-жилища, украшения, составные орудия и более сложные формы языка. Антропологи часто предполагают, что этот взрывной рост культурной многогранности должен был произойти по причине мутаций в мозге, но это не объясняет, почему все эти удивительные способности должны были возникнуть ровно в одно и то же время.