Не верь - Андрей Житков

— Запей, — сунула она ему рюмку, лишь разъединились их губы, и чокнулась чашкой. Совершенно обескураженный, еще под воздействием приятных ощущений, парень выпил и сморщился. Оля заразительно рассмеялась и отхлебнула прямо из чашки. Теперь не пришлось уговаривать, чтобы хозяин поставил на стол вторую рюмку.

Дальнейшее с ним происходило словно во сне. Довольно быстро он захмелел, совесть уже не мучила и он охотно подчинялся командному тону гостьи.

Лена порывалась позвонить домой прямо с железнодорожного вокзала и уже сняла трубку телефонного автомата и набрала номер, но неожиданно передумала и повесила ее на место. Подумала, что не выдержит и разревется у всех на виду, а привлекать к себе внимание не входило в ее планы. От услуг такси тоже отказалась, села в автобус. От остановки, несмотря на мороз, шла медленно, рассматривая окрестности, будто не видела их целую вечность. Долгое отсутствие пробудило любовь к родным местам, которая трепетала в груди от каждого знакомого дерева или кустарника, аллеи, дорожки и даже подъездной скамейки. Все о чем-то напоминало. О плохом ли, хорошем — не суть важно. Еще недавно тут протекала ее жизнь, в этих местах Леночка испытывала радости и разочарования. И только разлука дала почувствовать боль пусть даже временной, но потери. «Почему люди попадают в такие обстоятельства, когда приходится покидать город, в котором родилась и выросла, расставаться с самыми родными и близкими?» — промелькнуло в голове. Смуглова была твердо убеждена, что сама она к этому не стремилась. Но и ответить на ее мысленный вопрос было некому, отчего еще сильнее щемило юное сердце, что-то сдавливало в груди, хотелось плакать, опуститься на обледенелую скамейку у подъезда и реветь навзрыд. Пусть все видят и знают, что она сторона пострадавшая — жертва, на месте которой может оказаться любой и каждый. Не бывает ровной и ритмичной жизненной диаграммы: где-то она спокойная, на каком-то этапе взлетает ввысь или падает вниз, причем чаще резкими рывками, без предупреждений, и не всегда возвращается в прежнее устойчивое русло. Вот это «не всегда» больше всего и пугало девушку. Завороженно глядя на лавку, она все-таки прошла мимо. Не стоит всем показывать свою слабость, не поймут, не пожалеют, а лишь осудят. Хорошее забывается быстро, а плохое годами не выветрить из голов.

Смуглова вдавила кнопку звонка и держала ее даже тогда, когда открылась входная дверь, палец словно онемел.

— Господи, дочурка моя! — воскликнула женщина в запахнутом наспех домашнем халате, но из-за звонка та ее не услышала. Да это и неважно, слова в такой ситуации играют второстепенную роль. Обе смотрели друг другу в глаза, из которых катились соленые ручейки. Мать первой шагнула навстречу и обняла дочь на пороге. Рука девушки соскользнула с кнопки, и все стихло. Она обвила руками шею до боли близкого человека и ткнулась носом ей в лицо. В прихожую вышел Поликарп Сидорович. И он тоже безумно обрадовался появлению внучки, но проявил мужскую выдержку и подмигнул Леночке. Та улыбнулась и прошептала одними губами:

— Дедушка…

— Все, хватит на пороге слезы лить, — твердо произнес тот, осторожно потянул сцепившуюся парочку на себя и захлопнул входную дверь.

Естественно, что центром внимания была Лена. Они не сговаривались, но грустных тем в этот день не затрагивали. Вспоминали детство девушки, рассматривали фотографии, смеялись, затем обедали и говорили, говорили, перебивая друг друга. Включенный телевизор работал вхолостую, ни единой фразы из него никто не то чтобы не запомнил, а даже не услышал, будто все передачи сегодня шли на языке глухонемых. Но ближе к вечеру самая молодая собеседница все реже принимала участие в разговоре, больше кивала головой, думая о своем.

— Твои мысли витают в облаках, — заметил Поликарп Сидорович.

— Извини, дедушка, — встряхнула головой Леночка.

— Может, поделишься?

Он не настаивал, предоставив возможность девушке самой принимать решение. Но вмешалась Вера Сергеевна.

— Действительно, девочка, — сказала она, — поделись тем, что тебя гложет. Мы не чужие и дурного не посоветуем.

Девушка нерешительно посмотрела на мать, потом на деда. Тот лишь пожал плечами.

— Мне интересно, как прошла пластическая операция у Паши Воронежева?

— Красавец парень, как и прежде, — машинально вырвалось у женщины. Но она тут же умолкла и испытующе взглянула на дочь. — Поговаривают, что деньги на операцию дала ты. Это правда?

— Да, мама, — отвела глаза в сторону Леночка.

— Но откуда у тебя такая сумма?

— Лучше не спрашивай. Тебе и так про меня многое известно, большего не расскажу.

— Но я твоя мать и вправе знать…

— Да не зуди ты, — повысил голос Поликарп Сидорович. — Захочет — сама расскажет. Не видишь, что девка сохнет по парню.

— Ты позвони ему. — Женщина поняла, что не вовремя затеяла расспросы.

— Парень будет рад тебя слышать, — добавил дед. Он говорил искренне, хотя больше симпатизировал Шумилину, но, как говорится, сердцу не прикажешь. А что Воронежев на самом деле обрадуется Леночке, сомнений не вызывало. После ее благородного жеста по-другому просто и быть не могло.

— Я лучше к нему схожу.

— Сам прибежит, — убеждал внучку Поликарп Сидорович.

— Нет.

— Ну, как знаешь, — махнул тот рукой.

— Только не задерживайся долго, — напутствовала мать.

Дружба с Валерием Филимоновичем Ряженцевым помогла Зимберу выйти после повторного судебного разбирательства полностью оправданным. Судья — выдвиженец мэра, характеристику давал сам Ряженцев. Если коротко: пересмотр дела вылился в реабилитационный процесс Зимбера. Нежелательные свидетели на суд не явились по той простой причине, что их туда не вызвали. А заинтересованные лица читали хвалебные оды. Со всех сторон бывший заместитель мэра выходил положительным героем, оклеветанным людьми нечестными и завистливыми.

Валерий Филимонович первым подошел поздравить Исаака Давидовича с победой.

— Рад за тебя, коллега, — дружески похлопал он его по плечу.

— Это с вашей подачи. Поверьте, я сумею отблагодарить, — склонил голову Зимбер.

— Ну какие могут быть счеты между друзьями? — покровительственно произнес глава города. — Преданных людей нельзя бросать в беде. Так недолго всю команду растерять и одному остаться. А один, как известно, в поле не воин.

— Еще раз спасибо.

— Ладно, — отмахнулся Ряженцев. — Не сомневаюсь, что ты на моем месте поступил бы точно так же.

— Да я для вас, я… — выпятил вперед тощую грудь Зимбер.

— Знаю, знаю, — улыбнулся тот, — горы свернешь. Вот мы и посмотрим, на что ты способен, когда восстановим на прежней должности.

— А что, это возможно? — просиял от счастья оправданный.

— Почему нет, если перед законом ты остался незапятнанным?