Не верь - Андрей Житков

— Встать, суд идет, — зычным голосом огласил секретарь на весь зал. Все поднялись со своих мест, в том числе и подсудимый. — Зачитывается приговор по уголовному делу Ильина Олега Павловича… — Но бывший офицер так и не узнал, сколько лет ему присудили. Другой, хорошо знакомый ему человек приговорил Ильина к смерти.

Полковник в отставке Аркадий Вячеславович Губанов после десяти дней пребывания в реанимационном отделении, что называется, между жизнью и смертью, затем на удивление быстро пошел на поправку. Из больницы он сбежал не долечившись и тайно вернулся в Семеновск. Потеряв жену, с которой мечтал провести на море безбедную и счастливую старость, своей жизнью он не дорожил, но прежде поклялся стереть с лица земли Ильина и Ибрагимова. Но об Ибрагимове, как мы знаем, уже позаботился Гущин. О той перестрелке на складах и о гибели одного из кровных врагов полковник узнал через многочисленных знакомых в Семеновске, как-никак прослужил там немало. Но остался его преемник на последней воинской должности. Когда-то Губанов сам принимал прямое участие в хищении оружия, на всякий случай припас кое-что и для себя. Смазал, завернул в целлофан, положил в деревянный ящик и зарыл на даче, которую перед выходом на пенсию продал. Но оружие сохранилось как новенькое и теперь ему понадобилось. Он прихватил с собой СКС, пистолет Макарова, оптический прицел и отправился в областной центр. В следственный изолятор прорываться с боем Аркадий Вячеславович не собирался, лучшее место для расправы — зал судебного заседания. Поэтому Губанов снял однокомнатную квартиру и ждал окончания следствия. Чтобы иметь достоверную информацию, познакомился и сблизился с сержантом милиции, который работал водителем в СИЗО. И вот долгожданный день настал.

Отставной полковник уже давно облюбовал одну из девятиэтажек в ста метрах от здания суда. Он не спеша поднялся на крышу, снял рюкзак, извлек из него завернутый в кусок плотной материи карабин, закрепил оптический прицел и примерился. Губанов не торопился, сознавая, что его враг сейчас испытывает не самые приятные минуты в жизни, что и ему доставляло наслаждение, но не полное. Полное удовлетворение Аркадий Вячеславович рассчитывал получить только тогда, когда вылетят мозги и остановится сердце Ильина. И он решил стрелять во время оглашения приговора.

Точка пересечения двух линий остановилась на лбу подсудимого, но он об этом не знал, как и остальные присутствующие в зале. Выстрела тоже никто не слышал. Для самого Ильина жизнь оборвалась неожиданно и мгновенно.

Снайпер стрелял три раза. После первого выстрела охранники увернулись, пропуская отброшенное к стене тело, после второго и третьего наблюдали, как разрывалась одежда на груди подсудимого.

Губанов откинул СКС, перевернулся на спину и зажмурился от теплого и яркого августовского солнышка. Из одного кармана он достал сигареты и спички, из другого ПМ. Закурил, несколько раз жадно затянулся и передернул затвор. Щурясь, последний раз всмотрелся в чистое, без единого облачка, голубое небо, поднес ствол к виску и, не колеблясь, нажал спусковой крючок…

Большая берцовая кость Гущина срослась удачно. Новый командир части на первом утреннем по-строении после больницы объявил ему благодарность и вручил именные часы. Парню присвоили сержантское звание и поставили на должность заместителя командира взвода. И среди военнослужащих срочной службы, и среди офицерского состава он теперь пользовался заслуженным уважением.

Двадцать первого августа в маленьком деревенском роддоме, даже не в роддоме, а в отделении с единственной палатой в шесть коек, у Леночки Смугловой родился мальчик весом три килограмма двести граммов, ростом пятьдесят три сантиметра. И по странному стечению обстоятельств рождение малыша совпало с выстрелами Губанова. Как будто на смену одному человеку, уже запятнавшему себя, пришел другой, чистый, непорочный и безгрешный. А уж каким он вырастет, одному богу известно.

В палате Смуглова была одна, не так уж и часто в Ильинке рождались и умирали люди. Когда медсестра принесла мальчика на кормление, девушка впервые взяла сына в руки, и сразу материнское сердце прониклось к нему теплом и лаской, нежностью и любовью. Малыш втянул в ротик сосок с такой ловкостью, словно уже проделывал это много раз.

— Ешь, мальчик мой, и поправляйся, — заговорила с ним молодая мама. Она коснулась его лобика губами, а приятный и сразу ставший родным запах новорожденного дурманил и сводил с ума. Хотелось крикнуть громко-громко, чтобы абсолютно все люди на земле узнали, что у нее теперь есть сын. — Я назову тебя Виталием. Виталий Витальевич. Звучит? Вот только отец никогда не узнает о твоем существовании. Ты не думай, он очень хороший, но взрослые люди живут вместе, только когда любят друг друга. А я свою любовь разделю между вами. Не сердись, тебе больше достанется, потому что мы всегда будем вместе и никогда не расстанемся. А папу твоего буду любить на расстоянии. Эх, не зря прозвали меня Незамужней, — посетовала она на судьбу.

Движения губ малыша замедлялись, становились более ленивыми, а когда глазки закрылись — и вовсе остановились. Если напрячь слух, то можно было услышать, что только тихое посапывание нарушает тишину в палате. Пожелаем и мы мальчику счастья, удачи, достатка, что немаловажно в наши дни, и большой, взаимной любви.

Вот и подошли мы к финалу. Не берусь судить за читателя, но мне расставаться с героями жалко. Поэтому не стану с ними прощаться, а скажу так:

— До встречи на страницах нового романа.

А. Шантарский. 30 октября 1997 года.