Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Лейтенант Пьетро Остеллино 7 декабря писал: «Только теперь я могу взяться за письмо, до сих пор англичане не давали! Два с половиной дня мы находились в окружении, силы противника превосходили наши в сто раз, артиллерия так и колошматила. Но мы продержались до прихода подкреплений, а потом погнали врага. Захватили пленников и бронемашины. Разумеется, мы тоже понесли тяжелые потери. Прошу тебя, не волнуйся, если я стану писать тебе не так часто: почта отправляется не каждый день»43.

Так определился характер войны в пустыне. Немцы удерживали преимущество в воздухе, пусть и не подавляющее, поскольку лучшие самолеты британских ВВС оставались в Англии. Над пустыней против Bf 109 сражались уступавшие им по боевым качествам Tomahawk, Kittyhawk и Hurricane. Не столь развита была у англичан и система взаимодействия земля – воздух, а немцы уже научились использовать самолеты в качестве воздушной артиллерии. Количественный перевес людей и машин был на стороне англичан, однако изъяны командования и тактики и недостаток экипировки сводили это преимущество на нет. Немецкие танки были лучше. Британские танки чаще выходили из строя из-за механических поломок, нежели от вражеских снарядов, а ремонт и восстановление танков в британской армии не были налажены, цистерны с бензином протекали. Армия Каннингема существенно уступала Африканскому корпусу в умении задействовать в бою одновременно танки, противотанковые ружья и пехоту. Вновь и вновь англичане бросали в сражение танки без прикрытия, и танки погибали – так, во время операции Crusader Седьмая танковая бригада лишилась 113 бронированных машин из 141.

«Надо учиться у немцев, – писал австралиец Джон Батлер во время осады Тобрука. – Их батальоны представляют собой полностью укомплектованные боевые единицы: там и противотанковые ружья, и танки, и самолеты, и полевой ремонт, и зенитки, и артиллерия, а когда нам требуется поддержка с воздуха, нужно предупреждать авиацию за 48 часов. Умора – все равно, как если бы требовалось писать в пожарную команду письмо, когда твой дом вспыхнет»44. Структурные изъяны британской армии порождали на каждом уровне офицеров, которым недоставало энергии, воображения и гибкости. Большинство действовавших в пустыне подразделений были плохо обучены, и ими плохо командовали. «В 1941 г. и в начале 1942 г. мораль в британской армии упала очень низко, – писал один из офицеров, лейтенант Майкл Керр. – Требования к подготовке пехотинцев никак не соблюдались: новобранцы не понимали, чего от них хотят, что происходит»45.

Размах операций в Северной Африке был незначителен по сравнению с судьбоносными событиями в России: в тот период Британия обычно выставляла не более шести дивизий против трех немецких и пяти итальянских формирований. Тем не менее за действиями Восьмой армии пристально следили на родине, поскольку лишь в пустыне английские солдаты напрямую сражались с немцами. Роммель пользовался огромной известностью и у своих, и у врагов: яркий, дерзкий, изобретательный военачальник. Мало кто понимал, насколько он пренебрегает логистикой и насколько такое пренебрежение опасно в Северной Африке. Англичане считали командующего Африканским корпусом «хорошим немцем», хотя он преданно поддерживал Гитлера, пока не стало окончательно ясно, что Германия проигрывает войну. Существенным преимуществом союзников была разведка, поскольку они сумели взломать радиокоды держав оси, но в 1941–1942 гг. Роммель тоже был неплохо осведомлен о планах англичан: он перехватывал ежедневные радиосообщения американского военного атташе в Каире, полковника Боннера Феллерса – своего «дружочка Феллерса», как Роммель его ласково именовал. Из радиоперехвата Роммель извлекал большую выгоду, пока Феллерса в июле 1942 г. не отозвали в Вашингтон. Но главным фактором в ту пору оставалось превосходство немецкой армии: этим успехи Роммеля обуславливаются в большей степени, чем гениальным руководством, вопреки тогдашним домыслам британских СМИ и современным легендам.

Сражения на огромных пространствах Ливии, стремительные продвижения и отступления войск, разумеется, поэтизировались. В британской прессе появлялись романтические сочинения о гуманном обращении Африканского корпуса с пленными, о кратких перемириях по взаимному соглашению, чтобы вытащить раненых с поля боя. «Приближался вражеский патруль, – писал рядовой Батлер из Австралии во время обороны Тобрука, – я собирался уже выдернуть чеку [из гранаты], как вдруг из-за бруствера послышался голос: “Стой, динго, у нас тут два твоих приятеля!” Ребята сказали, что немцы их подстрелили, потом, рискуя собственной шкурой, втащили их к себе, перевязали раны, напоили горячим кофе и послали за медиками. Слава богу, рыцарский дух еще не угас»46. Другой участник событий сообщал о затишье, во время которого обе стороны вытаскивали с поле боя раненых: «Солдаты обеих армий стояли под изумленным солнцем. Абсолютная тишина прямо-таки сочилась напряжением. Тишина составляла поразительный контраст прошедшей яростной ночи. Затишье – словно два воина в доспехах остановились, подняли забрала и на миг за железом стали видны человеческие лица»47. После неудавшейся немецкой атаки один из австралийских солдат писал: «Мы сидели на парапете, махали руками, дразнили их. Кто-то выкрикивал: “Хайль Гитлер! Будете пиво?” или: “Попробуйте завтра снова!” – другие выкрики были не столь приветливы»48.

Сержант Сэм Брэдшо разыскивал остатки своего танкового соединения после провала операции Crusader и увидел вражеского солдата, ковылявшего по проложенной в песке колее.

Я подъехал и окликнул его: «Итальянец?» Он на прекрасном английском ответил: «Нет, я не итальяшка, я немец», – само предположение показалось ему обидным. Он был ранен, поэтому я подвез его на танке и дал напиться. Он угостил меня сигаретой Capstan. «Мы перехватили вашу колонну с провиантом», – пояснил он. Примерно в километре впереди мы увидели немецкие бронемашины, и мой немец скатился с танка и захромал к ним. Мой стрелок прицелился в него, но я крикнул в переговорник: «Не стреляй, пусть идет!» Немец обернулся, отсалютовал и нахально крикнул: «Свидимся в Лондоне». В ответ я прокричал: «Лучше в Берлине»49.

Но в рыцарском ведении войны имелась оборотная сторона: если союзники считали свое положение со стратегической точки зрения безнадежным, они были готовы, особо не стыдясь и не опасаясь последствий, сдаться, нежели сражаться до последнего человека или погибать в безводной пустыне. Английских военачальников и в особенности их начальство в Лондоне весьма удручали частые местные капитуляции и в целом отношение к войне как к спорту.

Восьмая армия отличалась пестрым национальным составом. Новозеландская дивизия (впоследствии корпус) считалась образцовой, солдаты проявляли лучшие качества своего народа – надежность и решительность. Высоко ценились также два австралийских дивизиона, особенно после того, как сложилась легенда о стойком сопротивлении «динго» в осажденном Тобруке. Однажды немецкий офицер наорал на пленника: «На хрена вы, австралийцы, явились сюда воевать за гадов-англичан?!»50 Военный корреспондент Алан Мурхед писал о «людях из доков Сиднея и с овечьих ранчо Риверины, этих образцах отваги с тощими грязными лицами, в высоких ботинках, с револьверами в карманах. Большими разлапистыми ладонями они крепко держат свои винтовки и ухмыляются, вечно ухмыляются». Эти ребята, недисциплинированные, зачастую и не имевшие хорошего начальства, безусловно, заслужили свою грозную славу, в особенности ночными вылазками. «Австралийцы считали себя лучшими в мире вояками, – писал английский офицер, – и по праву»51. Он уточнял, что подразделения австралийцев держались на «товариществе», а это для настоящего солдата куда более сильный стимул, чем абстрактная цель войны.