Полночь! Нью-Йорк - Марк Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около полудня они остановились в Гринфилде, чтобы перекусить в ресторане Applebee’s. Лоррен взяла кусок торта, Лео – яичницу с беконом. Она забежала в туалет, умылась, причесалась и вернулась в зал.
– Давай я поведу, – предложила она.
Лео ответил ничего не выражающим взглядом.
– Зачем? Боишься, что усну за рулем? Или потеряю сознание?
– Не будь идиотом.
– Тогда в чем дело?
– После нашей прогулки ты выглядел усталым. – Лоррен решила быть честной.
– Ничего подобного.
– У тебя и сейчас тот еще видок!
Лео напрягся.
– Эту тарантайку веду я, понятно? Только я – и никто другой. Так записано в договоре аренды.
Следующий час прошел в молчании, только шуршали по стеклу дворники. Когда добрались до Вентворта в Нью-Гэмпшире, было без нескольких минут два. Шел проливной дождь, домов вдоль сельской дороги среди лесов попадалось мало, и вдруг вдалеке показалась ферма.
Как выяснилось, Вентворт был поселением из тех, которые именуют «жопой мира», деревней на девятьсот одиннадцать душ с деревянной церковью, чья колокольня и белый фасад отражались в лужах воды на перекрестке. Несколько домов под небом, словно бы нарисованные углем, почта с промокшим насквозь флагом и музыкальный класс, закрытый, наверное, сразу после Корейской войны[145]. На заднем плане, как на холсте, укрытом титановыми белилами с мазками зеленых и серых тонов, красовались Аппалачи. И ни одной живой души на горизонте. Трудно вообразить более жалкий вид. Что понадобилось в этой дыре Чарторыйскому?
– Невесело здесь, – сказал Лео.
– Не веди себя как идиот-горожанин! – Лоррен ткнула его кулаком в бок, чтобы разрядить атмосферу.
– Я и есть идиот-горожанин, – ответил он шутливым тоном.
– Мы знаем его адрес?
– Нет. Биографы не опускаются до таких ничтожных деталей.
– Смотри, там кто-то есть…
В саду, под большим, разоренным зимой деревом, среди опавших листьев, старик в охотничьих брюках и желтом клеенчатом дождевике складывал поленья в ржавую тачку. Машина подъехала ближе, остановилась перед лужайкой, и Лео опустил стекло.
– Мы ищем Виктора Чарторыйского – знаете, где он живет?
Старик бросил на них неприязненный взгляд:
– Чокнутый! На Эллсворт-Хилл-роуд, тридцать два. В той стороне… А вы откуда?
– Из Нью-Йорка.
– Не мое это дело, только зря вы прокатились. Старый псих никого к себе не пускает.
– Спасибо, – сказал Лео.
– И он не любит неожиданные визиты.
– Спасибо, – повторил Лео.
– Не за что.
Дом Чарторыйского обнаружился на выезде из деревни, на узкой Эллсворт-Хилл-роуд, змеившейся по холмам и обрамленной редкими строениями. Неказистый на вид дом был крыт белой черепицей, окна закрывали черные ставни. Лео и Лоррен вылезли под унылый зимний дождь и добежали до трухлявого, в три ступеньки, крыльца.
Позвонили.
Ответа не дождались.
Лео кивнул на допотопный «форд», стоявший на короткой подъездной аллее, и еще раз нажал на кнопку. Где-то в глубине дома раздался сухой кашель.
– Господин Чарторыйский? – позвала Лоррен.
Внутри зашевелились, они ясно расслышали скрип половиц.
– Виктор? – окликнула Лоррен.
Нет ответа. Третий звонок в дверь.
Тихие шаги, как будто кто-то скользит по полу в войлочных тапочках. За москитной сеткой возник силуэт.
– Убирайтесь! – каркнул хриплый голос. – Если я не отвечаю на звонки, значит не хочу видеть ваши гнусные рожи, кто бы вы ни были! Я сыт по горло придурками-журналистами. Проклятье, даже в этой крысиной норе мне нет покоя.
– Мы не журналисты, господин Чарторыйский, – подала голос Лоррен.
– А кто? Свидетели Иеговы? Сайентологи? Охотники, так вас и растак, за автографами? Плевать я хотел, кто вы, валите с моей земли.
– Господин Чарторыйский, я Лоррен Демарсан, дочь Франсуа-Ксавье Демарсана. Помните его? Вы знали меня, когда я была совсем маленькой. Уверена, вы помните моего отца, а может, и меня тоже.
В ответ – глухая тишина. Скрип ржавых петель. Сетчатая дверь распахнулась без предупреждения.
– Конечно помню, я не маразматик. И никогда не забываю лица моих моделей. Сколько вам было в нашу последнюю встречу, шесть?
Чарторыйский был когда-то красивым мужчиной, но время его не пощадило: перед Лео и Лоррен стоял старик, которому на вид можно было дать лет сто. Грязные, седые, слишком длинные волосы падали на лицо, борода (раньше, если верить фотографиям, она была изящно подстрижена) полностью скрывала подбородок, шею и доходила до середины груди. Записной остряк сказал бы: «Мужика вырвало бородой…»
– Что вам нужно? Зачем пришли?
Блеклые голубые глаза на мгновение вспыхнули и тут же погасли; у старика был тусклый, как у многих пьяниц, взгляд, а пахло от него джином и сигарным дымом. Коктейль резких ароматов мог любого свалить с ног.
– Для начала мы хотели бы войти, Виктор, если не возражаете, – ответила Лоррен.
– Именно что возражаю! – проворчал Чарторыйский. – И не зовите меня Виктором, молодая леди. Я не впущу вас в дом только потому, что вы дочь Демарсана и мы познакомились раньше, чем у вас отросли сиськи и вы начали кадрить мальчиков.
Художник перевел взгляд на Лео.
– Вам известно, что они продали «Дозорного»? – спросила Лоррен.
Старик уставился на молодую женщину, словно хотел проникнуть в ее мысли.
– Нет, я не знал. Здесь нет интернета, газет я не читаю, а Fox News подобная информация не интересует. Никто не счел нужным оповестить меня. И знаете что? Плевать я хотел на «Дозорного». С высокой башни.
– Картину купила я, – спокойно продолжила Лоррен. – Этого хотел мой отец. Он всегда жалел, что продал ее.
Тишина. Только дождь стучит по крыльцу за их спинами.
– Входите… И ноги вытирайте, да получше.
На стенах не было ни одной рамки – ни картины, ни рисунка. Ничего. Отсутствовали и запахи скипидара, льняного масла и лака, характерные для мастерской любого художника. Воняло пивом и затхлостью. Можно было подумать, что Виктор Чарторыйский больше не пишет картин. Или работает в другом месте.
– Сколько вы за нее заплатили? – спросил он.
– Четыре миллиона долларов.
– И явились сюда, чтобы похвастаться?
Он сидел в одном из кресел, одетый в свитер крупной вязки в пятнах разного размера, цвета и текстуры и засаленные джинсы, державшиеся в целости на атомах грязи. Лео сумел разглядеть неподвижную и деформированную правую руку художника, делавшую его похожим на капитана Крюка.
– Нет. – Лоррен покачала головой. – Я, как вы выразились, «явилась», потому что меня кто-то преследует. И этот человек утверждает, что убил моего отца…
Хозяин дома на мгновение онемел, поморщился и начал оглаживать длинную кудлатую бороду здоровой рукой. Он казался пьяным, хотя день начался сравнительно недавно. Лоррен коротко изложила последние события, задержавшись на деталях нападения
