Ожерелье королевы - Александр Дюма

— Да, ваше превосходительство, да, — с реверансом отвечал Бемер.

Дон Мануэл отпустил ювелира жестом вельможи. Компаньоны остались одни.

— Не угодно ли вам объяснить мне, — с некоторым возбуждением сказал дон Мануэл Босиру, — что за дьявольская мысль пришла вам в голову — не оставить брильянты здесь? Путешествие в Португалию? Вы что, с ума сошли?

— Уверяю вас, что Бемер никогда не согласился бы отдать брильянты в обмен на бумаги.

— На бумаги, подписанные Соузой?

— Говорят вам, что он воображает себя Соузой! — хлопая в ладоши, воскликнул Босир.

— Лучше бы вы сказали, что дело проиграно, — возразил дон Мануэл.

— Ни в малой степени!.. Подите сюда, господин командор, — обратился Босир к камердинеру, который появился на пороге. — Вы ведь знаете, о чем идет речь, не так ли?

— Да.

— Расскажите, что вы намерены делать, — довольно сухо сказал дон Мануэл.

— В пятидесяти милях от Парижа, — заговорил Босир, — этот умный парень в маске покажет один-два пистолета нашему форейтору; он отнимет у нас наши векселя и наши брильянты, славно отколотит господина Бемера, и дело будет сделано.

— Отлично.

Это произошло на следующий день после того, как наши португальцы уладили дело с Бемером, и три дня спустя после бала в Опере, на котором мы увидели кое-кого из главных действующих лиц этой истории.

На улице Монторгейль, в глубине зарешеченного двора стоял маленький домик, длинный и узкий, защищенный от уличного шума ставнями, напоминавшими о жизни в провинции.

Это был дом довольно известного журналиста или газетчика, как говорили в те времена.

Рето вышел из дому утром и совершил свой обычный обход по набережным, площадям и бульварам. Он находил там смешное, находил порочное, набрасывал картинки с натуры, комментировал их и, богато украсив портретами, помещал в свой ближайший номер. Газета его выходила еженедельно.

Листок появился в тот самый день, о котором мы говорим, через семьдесят часов после бала в Опере, на котором мадмуазель Олива получила столько удовольствия, прохаживаясь под руку с голубым домино.

Поднявшись с постели в восемь часов, Рето получил от своей старой служанки еще сырой сегодняшний номер.

Он схватил этот номер и читал его с таким вниманием, с каким нежный отец производит смотр достоинств или же недостатков любимого сына.

— Альдегонда! — обратился он к старухе, закончив чтение. — Это отличный номер. Ты прочла его?

— По правде сказать, нет, сударь.

— Вместо того чтобы напасть на человека, я нападаю на сословие; вместо того чтобы напасть на военного, я нападаю на королеву!

— На королеву? Слава Богу, — пробормотала старуха, — в таком случае вам бояться нечего: раз вы нападаете на королеву, вам воздадут высшие почести, мы продадим все номера, и я получу пару пряжек.

— Звонят! — сказал Рето, снова укладываясь в постель.

Старуха побежала в магазинчик принимать покупателя.

Минуту спустя она явилась опять, разрумянившаяся и торжествующая.

— Тысяча экземпляров, — объявила она, — тысяча экземпляров сразу! Вот это заказ!

Рассыльный сообщил, что отнесет эти номера на улицу Нев-Сен-Жиль, в Маре, графу Калиостро.

Газетчик так подскочил от радости, что едва не продавил кушетку. Он встал и отправился самолично ускорить выдачу номеров, которая была поручена заботам одного-единственного изголодавшегося приказчика, от которого осталась лишь тень, более прозрачная, нежели газетные листы. Тысячи экземпляров были прищеплены к крючкам, нагружены на овернца, и тот, сгибаясь под их тяжестью, исчез за решеткой.

В то время как Рето поздравлял себя с тем, что завязал столь счастливое знакомство, во дворе раздался еще один звонок.

Альдегонда отворила калитку просто одетому человеку — он осведомился, у себя ли редактор газеты.

— Я пришел, — пояснил он, — заплатить за тысячу экземпляров сегодняшней «Газеты», которую у вас забрали по поручению его сиятельства графа Калиостро.

— Ах, если так, войдите!

Человек вошел в калитку. Он не успел закрыть ее, как у него за спиной ее придержал другой посетитель прекрасной наружности, высокий и молодой.

— Простите, сударь, — сказал он.

Не спрашивая разрешения иным образом, он проскользнул вслед за плательщиком, которого прислал граф Калиостро.

Альдегонда, всецело погруженная в мысли о барышах, очарованная звоном монет, явилась к хозяину.

Плательщик графа Калиостро представился, вытащил мешочек с деньгами и отсчитал сто ливров, разложив их на двенадцать кучек.

Рето получил свое, выдал расписку и с приветливой улыбкой распрощался с плательщиком, у которого он хитро выспросил сведения о графе Калиостро.

— Передайте его сиятельству, что я жду его пожеланий, — прибавил он.

— Это лишнее, — отвечал плательщик, — его сиятельство граф Калиостро независим; он не верит в магнетизм, он хочет, чтобы люди посмеялись над господином Месмером, и распространяет известия о приключении с чаном ради небольшого удовольствия.

— Это превосходно, — раздался голос на пороге комнаты, — а мы постараемся сделать так, чтобы люди посмеялись над его сиятельством графом Калиостро.

Рето увидел у себя в комнате еще одного человека, который показался ему гораздо более зловещим, нежели первый.

Это был, как мы уже сказали, сильный молодой человек, только вот Рето ни в коей мере не разделял мнения, которое мы высказали о красоте его лица.

Он нашел, что у посетителя угрожающий взгляд и угрожающий вид.

В самом деле: левая рука его лежала на эфесе шпаги, правая лежала на набалдашнике трости.

— Чем могу служить? — спросил Рето с какой-то дрожью, которая охватывала его во всяком затруднительном положении.

— Вы — господин Рето? — спросил незнакомец.

— Да, это я.

— Тот самый, который называет себя де Билетом?

— Это я, сударь.

— Газетчик?

— Это опять-таки я.

— Автор вот этой статьи? — холодно произнес незнакомец, вынимая из кармана еще свежий номер сегодняшней газеты.

— На самом деле я не автор, — отвечал Рето, — я издатель.

— Превосходно, это одно и то же. Если бы я выразил свою мысль, я сказал бы так: «Тот, кто написал эту статью, — подлец! Тот, кто ее напечатал, — презренный негодяй!»

— Сударь! — сильно побледнев, произнес Рето.

— Да! Да, это подло! — продолжал молодой человек, все больше и больше возбуждаясь по мере того, как он говорил. — Только что вы получили деньги, ну, а теперь вы получите палочные удары!