Ожерелье королевы - Александр Дюма

— А разве у тебя есть карета? — спросил португалец.

— Первая попавшаяся карета — моя карета.

— Ну, а твои гербы?

— Первые попавшиеся.

— Ну что ж, все упрощается. Как можно больше пыли и пятен на стенках, как можно больше пыли на задке кареты, на местах, где должны быть гербы,

— и хранитель печати не увидит на ней ничего, кроме пыли и пятен.

— А как же прочие члены посольства? — осведомился банкомет.

— Мы все прибудем вечером, — так будет удобнее для начала, — а вы прибудете на следующий день, когда мы уже все для вас приготовим.

— Превосходно!

— Каждому послу, кроме секретаря, полагается иметь еще камердинера, — заметил дон Мануэл, — это должность весьма деликатная.

— Господин командор! — заговорил банкомет, обращаясь к одному из мошенников. — Роль камердинера вы возьмете на себя.

Командор поклонился.

— А деньги для покупок? — спросил дон Мануэл. — Ведь у меня ни гроша!

— У меня есть деньги, — заявил Босир, — но они принадлежат моей любовнице.

— А что у нас в кассе? — спросили компаньоны.

— Дайте ваши ключи, господа, — сказал банкомет. Каждый из компаньонов вынул маленький ключик, отпиравший один запор из тех двенадцати, на которые замыкалось двойное дно знаменитого стола, — таким образом, ни один из членов этого почтенного общества не мог наведаться в кассу без разрешения одиннадцати своих коллег. Состоялась проверка.

— Сто девяносто восемь луидоров помимо запасных фондов, — объявил банкомет, следивший за своими компаньонами.

— Отдайте их господину де Босиру и мне. Это не слишком много? — спросил дон Мануэл.

— Дайте нам две трети, а треть оставьте для прочих членов посольства,

— возразил Босир, проявляя великодушие, примирившее все мнения.

Таким образом, дон Мануэл и Босир получили сто тридцать два луидора, а семьдесят остались на долю прочих. Компаньоны расстались, назначив встречу на следующий день. Босир поспешно скатал свое домино, взял его под мышку и бегом припустился на улицу Дофины, где он надеялся застать мадмуазель Оливу, обладающую всеми своими прежними добродетелями и новыми луидорами.

К вечеру следующего дня через заставу Анфер в город въехала дорожная карета, достаточно запыленная и достаточно забрызганная грязью, для того чтобы никто не мог разглядеть ее гербы.

Карета остановилась перед довольно красивым особняком на улице Жюсьен.

В дверях особняка ее поджидали два человека! один — в костюме, вполне приличествующем для того, чтобы начать церемонию, другой — в некоем одеянии, вроде тех, какие во все времена носили нотариусы различных парижских административных учреждений.

Карета въехала во двор особняка, ворота которого тотчас закрылись перед носом у кучки любопытных.

Человек во фраке весьма почтительно приблизился к дверце кареты и слегка дрожащим голосом начал торжественную речь на португальском языке.

— Кто вы такой? — спросил из глубины кареты грубый голос также по-португальски; разница заключалась в том, что этот голос говорил на превосходном португальском.

— Недостойный хранитель печати посольства, ваше превосходительство.

— Отлично. Но как скверно вы говорите на нашем языке, дорогой хранитель!.. А скажите, куда я должен выйти?

— Вот сюда, ваша светлость, вот сюда!

— Жалкий прием, — заметил сеньор дон Мануэл, который с важным видом опирался на своего камердинера и на своего секретаря.

— Ваше превосходительство! Извините меня, — заговорил хранитель печати на своем плохом португальском, — но курьер вашего превосходительства приехал в посольство с известием о вашем прибытии всего два часа назад. Я отсутствовал, ваша светлость, я отсутствовал и не мог заняться персоналом дипломатической миссии. Как только я вернулся, я обнаружил послание вашего превосходительства. Я не успел распорядиться, чтобы открыли помещение; сейчас там зажигают свет.

Хранитель печати почтительно склонился перед Босиром, Босир ответил ему ласковым приветствием и сказал ему с видом учтиво-ироническим:

— Говорите по-французски, дорогой мой, — так будет лучше для вас, да и для меня тоже. Ну, как ваше имя? Кажется, Дюкорно?

— Совершенно верно: Дюкорно, господин секретарь; это имя довольно-таки счастливое, ибо, если угодно, у него испанское окончание. Господину секретарю, оказывается, известно мое имя — это весьма лестно для меня.

— Кажется, звонит господин посол.

— Бежим к нему!

— Послушайте! — сказал Мануэл. — А нельзя ли поужинать?

— Разумеется, можно, ваше превосходительство. Да, да, Пале-Рояль в двух шагах отсюда, и я знаю превосходного трактирщика, который принесет вашему превосходительству отличный ужин.

Восхищенный Дюкорно покинул посла и пустился бежать, чтобы выиграть десять минут А тем временем трое мошенников, затворившись в спальне, производили смотр движимого имущества и документов, составлявших принадлежность их новой должности.

— Как обстоит дело с кассой?

— Насчет кассы надо потолковать с хранителем печати — это дело деликатное.

— Я беру его на себя, — вмешался Босир, — мы с ним уже лучшие друзья.

— Тес! Вот он!

В самом деле, это возвращался запыхавшийся Дюкорно. Он предупредил трактирщика с улицы Добрых Ребят, взял из его погреба шесть бутылок весьма привлекательной наружности, и теперь его сияющая физиономия выражала все благие намерения, которые два солнца — природа и дипломатия

— умеют сочетать, дабы позолотить то, что циники именуют человеческим фасадом.

— Садитесь, господин хранитель, сейчас мой камердинер поставит вам прибор. Дюкорно сел.

— Когда пришли последние депеши? — спросил посол.

— Накануне отъезда вашего... предшественника вашего превосходительства.

— Отлично. В миссии все в порядке?

— О да, ваша светлость!

— Никаких долгов? Скажите прямо!.. Если есть долги, мы начнем с того, что заплатим их. Мой предшественник — весьма любезный дворянин, и у нас с ним взаимное поручительство.

— Благодарение Богу, ваша светлость, в этом нет нужды; предписание о выдаче денег в кредит было сделано три недели назад, и на следующий же день после отъезда бывшего посла к нам прибыли сто тысяч ливров.

— Таким образом, — сдерживая волнение, произнес Босир, — в кассе находится…

— Сто тысяч триста двадцать восемь ливров, господин секретарь.

— Мало, — холодно заметил дон Мануэл, — но, к счастью, ее величество королева предоставила фонды в наше распоряжение. Ведь я говорил вам, дорогой мой, — прибавил он, обращаясь к Босиру, — что мы, пожалуй, будем нуждаться в Париже.