Время банкетов - Венсан Робер

Все дело в том, что хотя слово «банкеты» наш пророк не употребляет, речь идет именно о них (и о политическом использовании банкетов либералами). Литтре замечает походя, что святоши XVII века не любили употреблять слово «банкет» (banquet) в профанном смысле; они прибегали к нему, только когда говорили о «духовном пире», «Святом Причастии», «пире избранных», «небесном блаженстве»; возможно, что сотрудники «Апостолической» исходили из тех же ограничений. Несколькими месяцами раньше та же газета писала: «Господин генерал де Лафайет, ветеран Революции, бывший командующий национальной гвардией, разъезжает по Дофине и Оверни, дабы показаться своему народу среди танцев и банкетов»[236].

Упомянутый генерал Лафайет в своих письмах подтверждает, что так называемые гражданские банкеты были для него повседневной рутиной: «Я отправился в Мо на собрание избирателей. Эти приемы с участием депутатов-конституционалистов входят в моду; это вещь хорошая, особенно если бы все избиратели умели, как люди из Мо, ясно и четко выражать свои патриотические пожелания. „Коммерческая газета“ привела все тосты и короткую речь, в которой я постарался подвести им итог в назидание всем»[237]. Поскольку до сих пор этот феномен остался почти незамеченным, стоит остановиться на нем поподробнее. Ведь то были, как очень точно почувствовали представители крайне правого духовенства, если не предвестия революции, то, во всяком случае, систематически повторяющиеся акции по мобилизации общественного мнения. «Знаменитый банкет в „Бургундском винограднике“» не только не представлял собой явление исключительное, но, напротив, прекрасно вписывался в то, что можно назвать первой кампанией банкетов.

Итак, какие бы должности ни занимали наблюдатели, какие бы убеждения ни исповедовали, к какому бы лагерю ни принадлежали, все они отмечали увеличение числа банкетов после падения «плачевного министерства» Виллеля, которое Карл Х был вынужден отправить в отставку после сокрушительного поражения министерских кандидатов на выборах осенью 1827 года. Мы не можем привести полный список этих банкетов, но сам факт не подлежит сомнению: летом 1829 года, незадолго до назначения министерства Полиньяка, молодые республиканцы из «Трибуны департаментов» отмечали, что «по крайней мере в этом году наши почтенные депутаты — и мы их с этим поздравляем — смогут не отвлекаться от сельского отдохновения ради оваций и банкетов. Надежды 1829 года не вдохновляют Францию так сильно, как обещания года 1828-го»[239]. Несколько месяцев спустя, ликуя по поводу спасительного ужаса, который новое министерство якобы наводит на либералов, ультрароялистское периодическое издание утверждало, что этим летом резко уменьшилось число «тех конституционных банкетов, которые шли густой чередой в прошлом году»[240]. Отчего же «в прошлом году» этих банкетов было так много?

Первые либеральные банкеты эпохи Реставрации были, как мы видели, устроены избирателями в честь их верных депутатов, их добрых и честных представителей. Происходили эти банкеты довольно редко, прежде всего, конечно, потому, что обычай этот еще не привился повсеместно, а также потому, что их считали оппозиционными, да и депутатов, достойных подобной чести, было немного. После поражения Виллеля на выборах в октябре 1827 года ситуация переменилась коренным образом. Если в «возвращенной палате» 1824 года от левых депутатов уцелела лишь горстка, то теперь их в парламенте заседало около ста семидесяти человек. Все «звезды» партии вернули себе мандаты, а к ним присоединилась когорта бойких новичков, стремящихся проявить себя на парламентской трибуне. Многие французские города обзавелись собственными депутатами, достойными банкетов, и жители этих городов, которые зачастую впервые сумели выбрать в палату депутата-либерала, с особой охотой такие банкеты устраивали: например, весной 1829 года, вскоре после марсельских частичных выборов, марсельцы почтили банкетом своего нового депутата Томá; незадолго до этого избиратели-патриоты из Нижней Луары, стараниями которых их департамент впервые начиная с 1820 года получил двух депутатов-либералов, братьев Сент-Эньян, собрались устроить банкет в их честь[241]. Многие из этих банкетов служили прежде всего выражением радости, облегчения от того, что «плачевное министерство» и его местные ставленники утратили власть; кроме того, они выражали и надежду на будущее.

В самом деле, в тот момент можно было надеяться, что будущее не обманет этой надежды. Карл Х расстался с Виллелем скрепя сердце, но все-таки сделал этот шаг, а во главе нового кабинета поставил почтенного бордоского адвоката Мартиньяка, который опирался в палате на большинство, включающее в себя депутатов правого центра, роялистов-конституционалистов, левых и даже крайне левых. Ультрароялисты оказались в оппозиции; впрочем, положение нового кабинета оставалось весьма непрочным. Самым слабым местом министерства было, конечно, весьма недоверчивое отношение к нему самого монарха, но не улучшала дела и пестрота поддерживающего его большинства: в нем депутаты правого центра, пылкие роялисты, многие из которых поддерживали предыдущий кабинет, соседствовали с людьми, преданными правящей династии, может быть, и искренне, но в любом случае с весьма недавних пор и, скорее всего, на определенных условиях; а иные из тех, кто входил в это большинство, вообще в прошлом принадлежали к числу карбонариев.

Так же обстояло дело во всей стране. Либералам стало гораздо легче устраивать банкеты начиная с лета 1828 года, потому что отныне участие в них не означало открытой враждебности правительству и даже династии. Большинство префектов уже не возражали против того, чтобы избиратели чествовали своих депутатов; участие должностных лиц, чиновников, мэров в этих празднествах само по себе не могло уже вызвать недоверие, порицание, отставку; власти начали предоставлять для банкетов муниципальные залы и даже здания государственных учреждений. Некоторые префекты довольствовались строгим нейтралитетом; например, именно так, строго нейтрально, префект Арденн, департамента прежде очень спокойного, докладывает о банкете, устроенном 16 августа 1828 года в честь Кюнена-Гридена нотаблями Седана[242]. Подчас, когда депутаты проявляли слишком откровенную приверженность либерализму, к отзывам префектов примешивалась нотка неодобрения: мы уже цитировали доклад префекта департамента Алье, посвященный банкету, который жители Мулена устроили в честь депутатов Траси и Ришмона; на этом банкете отсутствовали некоторые другие депутаты от Алье, зато в числе чествуемых фигурировал г-н де Шонен, владевший землями здесь же в Алье, но в парламенте представлявший департамент Сена и вдобавок принадлежавший к крайне левой. Зато некоторые служащие проявляли исключительную терпимость; например, префект Ардеша Обер, назначенный новым правительством на место благонамеренного ультрароялиста, писал министру в феврале 1829 года: «Политические обеды состоялись в Прива, Турноне и Анноннé. Я счел своим долгом принять приглашение, сделанное мне избирателями Прива, и рад, что принял такое решение. Моему взору предстало зрелище порядка и взаимного доверия, а до ушей моих доносились исключительно речи, благоприятствующие общественному спокойствию и лестные для правительства и его главных служителей»[243]. В течение тех полутора лет, когда у власти находился кабинет Мартиньяка, подобное приглашение, адресованное местным администраторам, вовсе не было чем-то исключительным: точно так же поступили либералы из Рошфора или из Эльбёфа[244]. Сходным образом избиратели Шаранты, устроившие 15 декабря 1828 года банкет в честь всех депутатов своего департамента и их коллеги Мартелля, депутата от Либурна, пожелали, чтобы префект председательствовал на этом празднике. Поскольку префект остался в Бордо из‐за болезни жены, приглашение принял советник префектуры, временно исполнявший его обязанности; впрочем, сначала он пожелал ознакомиться с текстом тостов и убедиться, что в них не содержится ничего враждебного государству[245]. Дело в том, что инициаторы этого собрания, как и большинство присутствовавших на нем, были либералами, но поскольку приглашение получили все депутаты, вне зависимости от их убеждений, банкет утратил характер политического высказывания. Чтобы уверить в этом министра, советник префектуры с удовлетворением отмечал, что «некоторые чиновники постарались ответить согласием, дабы разбавить характер этого собрания, имевшего совершенно определенную окраску» (быть может, он даже негласно их к этому подталкивал)[246]. Банкет прошел очень удачно, а когда «почтенный старец» барон Дюлембер произнес последний тост, заранее не предусмотренный, «За отсутствующих депутатов!», восторгу собравшихся не было предела. Этот тост, который прозвучал как призыв ко всеобщему согласию, был встречен громом аплодисментов и криками «Да здравствует король, да здравствует королевская фамилия!» Пожалуй, комментировал советник префектуры, «зачинщикам этого собрания не хватило такта, рождаемого опытностью, а между тем без него невозможно объединить под одним знаменем людей, чьи политические убеждения совпадают не полностью». В этой фразе смысл операции и сопутствующие ей трудности обозначены вполне ясно; можно предположить, что, подобно ангулемцам, устроители большей части банкетов 1828 года призывали к примирению и поддержке всех без исключения депутатов департамента и правительства короля. Либералы, поверившие в возможность компромисса, принимали сторону династии безоговорочно, банкет в Ангулеме начался с тоста за короля, затем последовал тост за здоровье дофина, королевской фамилии и герцога Бордоского, и только после этого прозвучали тосты за живые силы нации, иначе говоря за должностных лиц, за армии сухопутную и морскую, за сельское хозяйство, торговлю и промышленность[247]. Участники подобных банкетов надеялись, что в стране сохранится единодушие нотаблей и она будет мирно совершенствоваться, идя по конституционному пути. Как известно, надежды эти не сбылись.