Где ты теперь? - Юхан Харстад

Мы обсудили маминого поклонника, которого я и в глаза не видал, а потом Хавстейн подошел ко мне и поинтересовался, хорошо ли я провел свободный день.

— Лучше всех, — ответил я.

— И чем же ты занимался?

— Да ничего особенного не делал. Смотрел телевизор. Кофе пил. Считал дождевые капли. Читал.

— И что же ты читал?

— Да газеты, журналы. «Флору в картинках». Всякое такое.

— Рад слышать.

— Что?

— Что ты занятие себе нашел.

— Ну конечно. Очень хорошо провел день. Прямо как в отпуске побывал.

Я никогда не спал так хорошо, как той ночью, мне снились теплые солнечные сны, в которых я бродил по кромке воды на каком-то острове, где других людей не было. Остров находился на высокой скале, а я там был смотрителем маяка, помогал жителям соседних островов найти дорогу и лишь раз в неделю садился в лодку и вел ее так ловко, что мне не могли помешать ни прибой, ни коралловые рифы, до соседнего острова, где покупал провизию и заходил в ресторан выпить кофе или пива. Другие посетители в ресторане со мной не разговаривали, для них я был невидимым. Однако когда я отворачивался, то чувствовал на себе их взгляды и слышал их голоса. Разговаривали они о том большом корабле, что за день до этого, несмотря на ужасный шторм, пробился сквозь ураган и причалил к берегу. Кораблю этому удалось не напороться на шхеры — и все благодаря сигналам маяка.

Начало холодать, поднимался сильный порывистый ветер. Однажды вечером в начале ноября я сидел в комнате Эннен. Я все еще не отправил открытки родителям, но и мне никто ничего не присылал. Никто не звонил. Никто не сообщал, что Хелле, возможно, передумала, что мне нужно вернуться домой и что цветочный магазин вновь открылся. Я по-прежнему не знал, что Хавстейн сказал Йорну в тот первый день и маме — на следующий. Я полагал, что придет время и он расскажет мне об этом. Я был беззащитен, и меня это вполне устраивало. Я сидел на диване в комнате Эннен, а сама она утепляла комнату, стоя у окна с рулоном клеящейся бумаги, отрывая от нее длинные полоски, плотно прижимая края к подоконнику и приклеивая их к окну. В последние дни мы все утеплились: окна в доме были старыми, подоконники потрескались, а между стеклами появлялась изморозь, так что вообще ничего не было видно. Эннен поставила «Первую группу на Луне». Она по-прежнему слушала ту же музыку, хотя и не каждый день. Мне постепенно тоже начали нравиться «Кардиганс», но у меня и выбора-то особо не было. Звучала эта музыка приятно, чистый и мягкий голос Нины Перссон доносился до нас прямо из Стокгольма, он долетал до Фарер, пробирался в замерзшие окна и кружил по комнате, в которой мы сидели. Держа в руках рулон липкой бумаги, Эннен стояла у окна и, отстукивая ногой такт, подпевала — «Никогда не выздоравливать». Я держал в руках белую обложку от диска, смотрел на расплывчатую концертную фотографию, сделанную намокшей «мыльницей»: размытые силуэты в ярком сиянии прожекторов, а ведь для нашей подружки «Кардиганс» были первой и единственной группой, достойной лунного концерта. «Представь, — сказал я Эннен, — вот „Аполлон-17“ совершает посадку на Луну, астронавты выходят и видят, как из кратера появляется Нина Перссон, — ну не чудесно ли?» Группа, беззвучно играющая в безвоздушном пространстве, — уж они не упустили бы возможности выкинуть что-нибудь экстраординарное. «Влюбленный дурак». А Эннен сказала тогда, что после концерта Нина непременно швырнула бы микрофон вверх и с ним уплывали бы последние звуки последней песни. Вот так мы и беседовали. Неплохо смотрелось бы: трансляция из другого мира, телескопы настроены на светлую стороны Луны, а в них видны расплывчатые фигуры ударника, гитаристов и вокалиста, чье пение беззвучно растворяется в вакууме.

Поднявшись с дивана, я поставил диск обратно на полку и помог Эннен заделать последнее окно, наклеив на трухлявый подоконник двойной слой клейкой ленты. Потом мы сели на диван, по разные стороны стола, разделенные кофейными чашками. Эннен взглянула на книжную полку.

— Ты его неправильно поставил, — сказала она.

— Кого?

— «Первую группу на Луне». Он должен стоять слева, совсем с краю.

— А разве они написали его не после «Эммердейла» и «Жизни»? — спросил я. Кое-что я уже выучил.

— Они не по такой системе расставлены, — сказала Эннен, — они стоят в том порядке, как я их покупала. Это для меня довольно важно.

Встав, она переставила диски: «Первая группа на Луне», «Жизнь», «Гран туризмо», «Эммердейл».

Вот так-то.

— А тебе не кажется, что когда расставляешь диски, лучше расставлять их в том порядке, как они у тебя появились? Чтобы ты видел, какой путь прошел, в какую сторону двигались твои мысли и как ты развивался, ведь ты выбираешь диски из-за песен.

— Ну да, пожалуй, — сказал я и подумал, что у нее всего-то четыре диска, для них не особо сложно придумать систему. Но идея все равно показалась мне неплохой. По одному диску на каждую главу, каждый кусочек прожитой жизни. Или, как в ее случае, по диску на каждый приступ.

Я услышал всю ее историю, в том числе как она попала в Гьогв, только в середине ноября. Что-то Эннен сама рассказывала, когда я сидел по вечерам у нее в комнате, — она подолгу рассказывала, откуда она родом и как вся ее жизнь постепенно менялась. Остальное рассказал Хавстейн, и его версия была в какой-то степени иной или просто, может, расцвечена другими красками, так что в конце концов передо мной как будто появился расплывающийся по краям полароидный снимок Эннен.

Выяснилось, что она родилась и выросла в Гренландии. Ее мать тоже была урожденной гренландкой, которая появилась на свет и выросла в Нууке. Когда ей было восемнадцать, она переехала в Нарсарсуак и устроилась там на работу в международном аэропорту. Произошло это в 1970-м, когда оживление, царившее в Нарсарсуаке во время Второй мировой войны и в холодные послевоенные годы, начало спадать. В 1941-м году Дания и США подписали договор о том, чтобы использовать Гренландию в качестве вспомогательной базы для союзников. В июле того же года американцы относительно быстро основали базу «Блюй Уэст Уайт», а при ней — аэропорт. Огромные бомбардировщики приземлялись там для дозаправки, а потом отправлялись дальше, держа курс на Дрезден, Берлин и Дортмунд, куда они несли перемены к худшему. К окончанию войны база в Нарсарсуаке, где по ледяной поверхности бродило больше двенадцати тысяч жителей, стала самым густонаселенным местом на острове. Согласно первоначальному плану, после войны базу должны были ликвидировать, но вместо этого в первые годы холодной войны она лишь увеличивалась, и рост ее был прямо пропорционален страху перед Советским Союзом. Базу ликвидировали только в конце пятидесятых, когда жадная загребущая Норвегия купила лишние материалы по смехотворной цене. Год спустя гренландцы отстроили здесь гражданский аэропорт, и в Нарсарсуак вновь стали прибывать люди, хотя поток их изрядно сократился. Время от времени сюда залетали американские самолеты, везущие в основном грузы через Атлантику. С пилотом одного из таких самолетов и познакомилась мать Эннен однажды вечером, убирая бумаги и собираясь домой. Три раза в месяц тот американец летает из Питсбурга в Париж через Нарсарсуак. Осень подходит к концу, летает он все реже и реже и все больше времени проводит в Гренландии. Весной следующего года, когда мать Эннен уже была беременной, он стал работать на внутренних торговых рейсах и летать из Нарсарсуака в Нуук, Кангерлуссуак, Иллулиссат, Кулусук и Куаарсут. Наступили восьмидесятые, туристов стало меньше, города опустели, и в конце концов в январе 1984-го года отец Эннен остался безработным. Лишь спустя несколько месяцев ему предложили работу на Фарерах, куда они тут же переехали — просто собрали за выходные вещи и доплыли сначала до Исландии, а потом отправились дальше, на Фареры. Эннен было тринадцать лет, когда они с семьей поселились на западном побережье обдуваемого ветрами острова Мюкинес. Отец летает, лишь временами появляясь на острове, а Эннен пытается учиться, находить новых друзей в школе и свое место в буре жизни. Возможно, Мюкинес — самый красивый остров на Фарерах, и его острые утесы становятся мало-помалу популярными: сюда тянутся небольшие группки туристов с палатками, примусами и рюкзаками, набитыми фотопленкой. Однако, к сожалению, уже в восьмидесятых Мюкинес становится почти необитаемым, морские сообщения с материком нерегулярны и зависят от погодных условий, остров первым принимает на себя все надвигающиеся на страну бури и туманы. В школу Эннен ходит раз в две недели, а учитель прилетает на вертолете. И хотя на Мюкинесе живут еще двое детей, это ситуацию не улучшает, потому что общего языка с ними Эннен найти не может. Она бродит по дому, сидит у себя в комнате, слушает диски, танцует, ей тринадцать лет, заканчивается осень 1984-го, и школу она посещает все реже и реже, девочка подхватывает разные заболевания, практически отказывается от еды, замыкается в себе, сворачивается клубочком, и ее будто накрывает серой пеленой. Наступает зима 1984-го года. Немного погодя Леонард Бейли осуществит пересадку сердца павиана маленькой девочке, которая проживет двадцать суток, Арне Трехолта арестуют в Форнебю (по дороге в Вену) за шпионаж, Карл Льюис станет самым быстрым бегуном в Лас-Вегасе, расшифруют код ДНК, а Билл Мюррей начнет охоту за привидениями Нью-Йорка. В 1984-м «Майкрософт» создаст «Виндоус», Мадонна выпустит свой первый сингл, под фиолетовым дождем девушки все глаза себе выплачут по Принсу, Эннен почти два месяца безо всякой видимой причины не будет посещать школу и сбавит в весе до двадцати одного килограмма, после чего ее отправят в Торсхавн к одному практикующему датскому психиатру. В результате долгих разговоров с ней психиатр пришел к выводу, что Эннен находится в состоянии глубокой депрессии, у нее развилась анорексия и ее мучает страх. В диагнозе он довольно неуверенно упоминает о том, что Эннен чувствует себя забытой всеми и что только родители знают о ее существовании. Друзей у нее нет. И даже ее американский отец не может ее спасти. Через много недель ее впервые привозят в психиатрическую больницу, а годы спустя она становится ее завсегдатаем, застревая там на месяцы. В перерывах Эннен старается ходить в школу, но ей удается продержаться лишь с месяц, год или пару недель, дольше — никогда. Спустя какое-то время родители ее переезжают в Торсхавн, и девочка проводит время дома, вместе с ними, но это ей не особо помогает. Заканчивается 91-й год, она уже столько времени провела в больницах Торсхавна и Копенгагена, что вызволить ее оттуда становится очень сложно. Но с разрешения родителей ее выпускают, выталкивают из белых коридоров на улицу, и вот 8 апреля 1992 года Эннен, более-менее здоровая и вновь прибавившая в весе, стоит на выходе из психиатрической больницы в Эйраргардуре. В руках она держит чемоданчик, но что делать дальше, она не знает. Она раздумывает, как быть. В чемоданчике у нее чек — «подъемные», государственное пособие на первые насколько месяцев, ключ и клочок бумаги с адресом квартиры в Баккахелла. У нее есть выбор. И она садится в автобус.