Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

– И что мне теперь делать? – Спросил я отчего-то шёпотом.

– Придёт время – поймёшь.

– Теперь ты точно один из нас. Здорово! – Толкнул меня в бок Петруха. – Надо отметить.

– Верно. – Пробасил Фома и двинул меня по плечу так, что оно загудело, и мне пришлось окрикнуть: – Полегче!

Остальные тоже не остались в стороне. Моё сердце колотилось, грудь то распирало, то сдавливало от нахлынувших эмоций, и мне отчаянно не хотелось думать о плохом. Гнал дурные мысли прочь: наверняка я смог, успел достучаться, и таинственный некто не совершит роковой ошибки и сделает правильный выбор. Они же отличные ребята. И историю вершим мы сами. Как мне хотелось в это верить!

– Послушайте, – выговорил я, – послушайте… Я хочу сказать, что я здесь всего ничего, но у меня такое чувство, будто я знаю всех вас очень давно, целую жизнь…

Но тут моё горло предательски сжалось, и я почувствовал, что если выдавлю из себя ещё одно слово, могу разреветься, как девчонка, и это будет ужасно глупо, сентиментально… Потому я только махнул рукой и отошёл в сторону, украдкой шмыгнув носом.

Приближалась Пасха. Чем ближе она становилась, тем сильнее разливалось в воздухе, наряду с радостным возбуждением и нервозным предвкушением неизвестного чуда, тщательно маскируемая, но ощутимая напряжённость. Мы почти перестали говорить о предстоящем, но это было не спокойное молчание согласия, а то гнетущее молчание, за которым скрывалась недосказанность – молчание, кричавшее громче слов.

Когда то утро, наконец, настало, мы встретили его тем же вопросительным молчанием и выжидательными взглядами тринадцати пар глаз, устремлённых на Равви.

– Кстати, с Праздником. – Сказал он с безмятежной улыбкой. – Почему никто не поздравляет?

Мы проблеяли в ответ.

– Сейчас пойдём в город.

– В Иерусалим?!

Это был общий выдох, как по команде.

– Но… – начал было Пётр.

Равви мгновенно посерьёзнел, подобрался, сделал повелительный предупреждающий жест, и все смолкли.

– Я иду туда. Я должен. Я так хочу. Кто боится, может оставаться здесь.

Не знаю, почему, но он вдруг показался мне очень одиноким в тот момент. Несмотря на наше присутствие. Несмотря на толпы людей, осаждавших его с утра до ночи, ловивших каждый жест, каждое слово.

Одиночество высвобождает душу… Быть может, он сознательно поставил между собой и остальным миром невидимую, почти не осязаемую стену… Отсюда и его постоянные отлучки, приступы внезапной отстранённости в живой дружеской беседе. Чего он ждал от нас? Быть может, отчаянно хотел, чтобы кто-то из нас попытался пробиться к нему через эту стену, но никто не сумел. Или не особенно пытался. «Учитель– ученик» – слишком большая дистанция… Или мы сами хотим так думать? Быть ведомым гораздо проще и удобнее, нежели вести самому. Разве не жил я так все те годы?

Равви пошёл. Остальные брели позади. Как всегда, хоть на полшага, но позади. Я взял, и сократил эти полшага. Рядом, нога в ногу. Он внимательно посмотрел, но ничего не сказал.

– Зачем мы туда идём? – Спросил я. – Только не говори: молиться. Я не поверю.

– Я хочу, – проговорил он с расстановкой, – посмотреть в лицо тем, кто жаждет моей смерти. Хочу понять, что видят те, кто хочет отправить на казнь невиновного.

– Не надо… – попросил я.

– Надо, – возразил он.

– Ты нужен здесь. Я верю, что ты, в самом деле, можешь спасти этот безумный мир.

– Я вернусь. Я обязательно вернусь. Веришь?

Я заглянул в его прозрачные глаза и ответил:

– Да.

– Спасибо, – неожиданно тихо выговорил он и пожал мне руку.

Незримая стена рухнула. Или мне только показалось, но в тот момент я понял, что сделаю для этого человека всё, и даже больше.

Начищенные к Празднику ворота резали глаз тяжёлым золотым блеском. Толпа запрудила дорогу. По приветственному гулу я понял, что нас ожидали. По мере приближения крики становились всё громче, отчётливее. Как знамёна взмыли вверх неровные пальмовые листья на длинных ногах, заслоняя от раннего, но уже неумолимого солнца. Листья летели под ноги, колыхались на ветру. Какой-то человек подтащил к Равви осла и стал упрашивать, чтобы он доехал на нём. Тот отнекивался, но хозяин оказался упрямее своего животного, вцепился как клещ, убеждал, брызгал слюной, и Равви, подавив вздох, согласился доехать до площади. Вид у него при этом был смущённый и довольно забавный. Я снова пожалел, что у меня нет с собой мыльницы, о чём сообщил Равви, и тот, досадливо отмахнувшись, предложил поменяться местами, но я решительно отказался. Стыдно признаться: несмотря на деревенские корни, с детства побаиваюсь лошадей, козлов, ослов и прочих копытных.

На площади было семечку не упасть. Исполинский храм казался осаждённым. В дверях вновь появились священники, и в центре – осанистый старик. Он не казался столь уверенным, как прежде, но на лице его застыла та маска надменности, скрывающая бессильную злобу.

– Зачем ты снова здесь, безумец?

Толпа гневно забурлила. Равви взмахнул рукой, и всё стихло. Он поднялся на первую ступеньку, сказал, глядя на священников снизу вверх:

– Я пришёл с миром. Простите меня, если я вас обидел. Я человек, и тоже совершал ошибки. Я желаю всем только добра. Вера должна не разъединять, а объединять. Люди должны противостоять вселенскому злу, а не друг другу. Любовь, а не злоба и ненависть – вот основа мира.

– А ведь он прав. – Нерешительно произнёс священник, стоявший справа от Каифы.

Но другие служители культа испепелили его яростными взглядами, и он смиренно умолк.

– Мы не нуждаемся в проповедях лжепророка, – прогремел сверху старикан. – Ты задурманил головы этим несчастным неграмотным людям, но не пытайся сделать то же с нами. Уходи. Скоро тебе гореть в аду. И те, кто сейчас идёт за тобой, отрекутся от тебя, и твоё имя забудется.

– Неужели так скоро? – Равви помрачнел, глаза его загорелись нехорошим тёмным огнём. – Тогда чего ты ждёшь? Вот я. За что вы хотите арестовать меня? За что уже заочно приговорили к казни? Что плохого я делаю? Скажи это при всех, в свете дня!

Священник понял, что сболтнул лишнее. Закусил тонкие губы, отчего кожа натянулась, и его тусклое лицо сделалось похожим на гипсовую маску.

– Нам не о чем говорить. – Отрубил он и повернулся, чтобы уйти.

– Да, вы не сделаете это сейчас, – с нескрываемым презрением выговорил Равви. – Вы состряпаете лживый донос, подкупите свидетелей, придёте ночью, трусливо, пока все спят… Но я вас прощаю. Знаете, почему? Потому что кто-то должен научить людей прощать. Вот истина. Вам её не уничтожить.

– Веди нас, учитель! – Хрипло выкрикнул какой-то мужчина, стоявший впереди. – Мы пойдём за тобой, куда скажешь!