Шпионское наследие - Джон Ле Карре

Придерживаясь общего правила, что проводить дебрифинг следует, пока человек «еще теплый», наша команда собралась в гостиной на следующее утро в 9.00. Сессия, с перерывами, продолжалась до 21.05. Магнитофонную запись вела из своей комнаты Милли Маккрейг, которая также воспользовалась ситуацией, чтобы тщательно осмотреть апартаменты Тюльпан и ее личные вещи. Согласно протоколу, вопросы задавала Лагг (ЛУИЗА). Когда же появлялась возможность проверить образ мыслей и мотивацию Тюльпан, в разговор вступали Эйвон (АННА) и д-р Медоус (ФРЭНК).

Несмотря на попытки завуалировать цель задаваемых Фрэнком внешне невинных вопросов, Тюльпан довольно быстро распознала их психологический подтекст и, узнав, что он по профессии врач, высмеяла его как ученика «этого главного лгуна и шарлатана Зигмунда Фрейда». Раскипятившись, она объявила, что у нее за всю жизнь был только один доктор, Карл Римек, что Фрэнк болван и что если «вы [д-р Медоус] хотите быть мне полезны, привезите мне моего сына!». Не желая оказывать негативное воздействие, Фрэнк посчитал разумным вернуться в Лондон, откуда его всегда можно вызвать, ежели потребуются его услуги.

В последующие два дня, невзирая на периодические эмоциональные взрывы, допросы проходили эффективно, в атмосфере относительного спокойствия, и магнитофонные записи каждой сессии вечером отправлялись в Мэрилебон.

Прежде всего Г/Секрет. интересовал поток, пусть незначительный, советских разведданных в отношении британских мишеней, попадавший из Москвы в берлинский офис Раппа. Отмечая скудость таких данных в общей документации, которую Тюльпан удалось перефотографировать, мы ее спрашивали: может, были какие-то разговоры о московских подсадках в Соединенном Королевстве, о чем она забыла или посчитала не столь важным доложить? Может, в Берлине кто-то намекал либо хвастался, что у них в британском политическом или разведывательном истеблишменте есть осведомители на самом верху? Не удалось ли вскрыть британские секретные коды и шифры?

Мы задавали ей эти вопросы в разной форме, чем вызывали у нее все возрастающее раздражение, но положительного результата не добились. Тем не менее информанта Тюльпан мы оцениваем по шкале значимости «от высокой до очень высокой», учитывая, что ее донесения были серьезнейшим образом затруднены оперативными условиями. Она передавала сведения исключительно через Мэйфлауэра и никогда берлинскому Центру напрямую. В потенциально чувствительные темы ее не посвящали, исходя из того, что если она под давлением проколется, то Берлин обнаружит слабые места в нашей собственной разведывательной броне. Но сейчас все ограничения были сняты: задавались вопросы о надежности других наших потенциальных или уже действующих передаточных источников; об иностранных дипломатах и политиках, находящихся под контролем Штази; о прояснении секретных денежных переводов, отраженных в документах, которые она сфотографировала на рабочем столе Раппа, но не имела с ними дела; о секретных передаточных устройствах, которые она проверяла вместе с Раппом, их расположении, процедуре доступа, размерах, внешнем виде, направлении антенн, а также о других устройствах, свидетельствующих о советском и, в целом, иностранном присутствии; и вообще о разведданных, до сих пор не попавших в наше поле зрения из-за ее слишком коротких треффов с Мэйфлауэром, спонтанности их разговоров и ограничений, связанных с агентурной коммуникацией.

Хотя Тюльпан нередко выходила из себя и разражалась бранью, ей, похоже, нравилось быть в центре внимания, и она даже шутливо заигрывала, когда ей это позволяли, с двумя нашими охранниками, особенно с молодым Харпером, которому она явно благоволила. Однако с наступлением вечера ею вдруг овладевало чувство вины и отчаяние, в основном из-за Густава, но также из-за сестры Лотты, чью жизнь она якобы сломала своим бегством из страны.

Домоправительница Милли Маккрейг проводила с ней много времени по ночам. Выяснив, что обе христианки, они часто вместе молились. Главным святым Тюльпан был Николай Угодник, с чьей иконкой она не расставалась с момента эксфильтрации. Общее пристрастие к велосипедным прогулкам еще больше их сблизило. По ее просьбе Маккрейг (ЭЛЛА) раздобыла для нее каталог детских велосипедов. С радостью узнав, что Маккрейг шотландка, Тюльпан тут же потребовала карту Северо-Шотландского нагорья, чтобы обсудить маршруты совместных катаний. Уже на следующий день ей была доставлена из Головного офиса карта военно-геодезического управления Великобритании. И все же настроение у нее оставалось неровным, периодически случались вспышки раздражения. От успокоительных таблеток и снотворного, которые Маккрейг приносила по ее просьбе, толку было мало.

В любой момент допроса Тюльпан вдруг спрашивала, когда именно обменяют Густава — или его уже обменяли? В ответ, как сказано в кратком отчете, ее заверяли, что вопрос обсуждает на высшем уровне сам герр директор и что за одну ночь такие дела не решаются.

3. Рекреационные потребности ТЮЛЬПАН

С момента прибытия Тюльпан в Великобританию она сразу дала понять, что не может без физических упражнений. Самолет ВВС был забит битком, в фургоне, который вез ее в Лагерь № 4, она чувствовала себя заключенной, любые ограничения для нее невыносимы и т. д. Поскольку дорожки в Лагере не приспособлены для велосипедной езды, она будет бегать. Узнав размер ее ноги, Харпер купил ей в Солсбери кеды, и следующие три утра Тюльпан и Эйвон (АННА), заядлая спортсменка, перед завтраком бегали трусцой по окружной дорожке. Тюльпан брала с собой легкую наплечную сумочку, которую называла по-русски «моя счастливая кошелка»: вдруг увидит какое-нибудь ископаемое или редкий камешек для Густава? Небольшой гимнастический зал также помог ей хотя бы ненадолго снимать стресс, когда другие способы оказались неэффективными. Милли Маккрейг в любое время дня составляла ей компанию.

В 6.00 Тюльпан обычно уже стояла, по-спортивному одетая, перед остекленной дверью гостиной в ожидании Эйвон. Только не в то утро. Поэтому Эйвон вошла в апартаменты со стороны сада, позвала ее по имени, постучала в ванную — никого. Тогда она по внутреннему телефону связалась с Маккрейг и поинтересовалась, где Тюльпан, но та не знала. Не на шутку всполошившись, Эйвон побежала по окружной дорожке в надежде там ее увидеть. А тем временем Маккрейг известила Харпера и Лоу, что наша гостья «бродит непонятно где», и два охранника тут же стали прочесывать территорию.

4. Обнаружение ТЮЛЬПАН. Показания Ж. Эйвон

С восточной стороны окружная дорожка сначала делает крутой подъем на протяжении двадцати ярдов, а потом около четверти мили пролегает по ровной местности, прежде чем повернуть на север и спуститься в топкую лощину, через которую переброшен пешеходный мостик, а оттуда ведет к деревянной лестнице из девяти ступенек, причем верхние затенены раскидистым каштаном.

Начав спуск в лощину, я сразу увидела Тюльпан: она висела на нижней ветке каштана, глаза открыты, руки по швам. Насколько я помню, расстояние от ее подошв до ближайшей ступеньки не превышало двенадцати дюймов. Петля на шее была такая тонкая, что Тюльпан, казалось, парит в воздухе.

Мне 42 года. Я должна подчеркнуть, что записала свои впечатления так, как они мне запомнились. Я прошла в Службе специальный тренинг и имею оперативный опыт действий в чрезвычайных обстоятельствах. Поэтому мне стыдно признаться в том, что при виде висящей на дереве моим единственным желанием было броситься наутек и позвать людей на помощь, вместо того чтобы попробовать разрезать веревку и сделать ей искусственное дыхание. Я очень сожалею о внезапной потере оперативной выдержки, хотя сейчас слышу твердые заверения в том, что на тот момент Тюльпан была уже шесть часов как мертва, а для меня это огромное облегчение. И еще важно, что у меня с собой не было ножа и я не могла дотянуться до веревки.