Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

Гладстон устало заявил, что «мастер ляпов» Берти обладает «добродушием и состраданием», но начисто лишен «политической мудрости, врожденной или приобретенной». В связи с этим Гладстон запоздало предложил заняться политическим образованием принца – по его мнению, Берти было необходимо «перенять привычку к чтению». Виктория не питала никаких иллюзий в отношении своего старшего сына, хотя и ответила, что Берти «никогда не увлекался чтением… с самых ранних лет его невозможно было заставить сесть за книгу. Газеты и, крайне редко, романы – это все, что он когда-либо читал». Что было несправедливо. Как мы видели, Берти просто проглатывал парижские театральные путеводители.

По мере того как, в силу его политической некомпетентности, меркли надежды на получение сколь-нибудь важной и полезной работы на благо отечества, Берти старался занять себя лучшим, что мог придумать в Англии. Он завел романы с замужней канадкой, миссис Слоун-Стэнли, и совсем юной ирландской красавицей Мэри (Пэтси) Корнваллис-Уэст, которой было всего шестнадцать, когда она стала его любовницей. Как только ее семья узнала об этой рискованной связи, девушку спешно выдали замуж. Впрочем, брак только облегчил Берти задачу, и их отношения с Пэтси длились так долго, что он успел помочь ее дочери выйти замуж за английского аристократа, и это, в свою очередь, убедило сплетников в том, что, по крайней мере, один из ее троих детей был королевского происхождения.

Здоровье Берти быстро улучшалось, и он начал «видеться» с одной французской кокоткой. На самом деле она была родом из Ливерпуля, и звали ее Кэтрин Уолтерс. В 1860-х годах она открыла магазин в Париже, но вернулась в Англию, когда Коммуна подпортила ей бизнес. У Кэтрин было прозвище Кегля – то ли из-за ее таланта сбивать мужчин наповал, то ли из-за особенностей фигуры. Сохранилась фотография, где она позирует верхом на лошади в таком обтягивающем жакете, что кажется, будто он подпоясан собачьим ошейником[238]. Но стройность ее талии лишь подчеркивает пышность тех частей тела, что разместились в седле.

Встречи с бывшей парижской проституткой, должно быть, вызывали у Берти нежные воспоминания о недавнем прошлом и острое желание вернуться в любимый город, потому в 1874 году он засобирался в очередной поход через Ла-Манш. Он был приглашен во Францию в высшей степени порядочным джентльменом, герцогом де Ларошфуко-Бизач-чия (о респектабельности француза зачастую судили по невозможности уместить его полное имя на конверте), до недавнего времени бывшим французским послом в Лондоне. Тот факт, что Ларошфуко был отозван в Париж (другими словами, уволен) из-за его откровенных роялистских заявлений, ничуть не умалил его респектабельности в глазах Берти, хотя любому человеку, мало-мальски осведомленному в политике, было ясно, что герцог – тот еще «фрукт».

Берти был ободрен тем, что моралист Гладстон проиграл общие выборы и ему на смену пришел более светский Бенджамин Дизраэли, так что, похоже, его мать потеряла союзника в борьбе против французского влияния на собственного сына. И когда Виктория обратилась к Дизраэли с просьбой запретить поездку в Париж, оптимизм Берти нашел подтверждение – в ответном письме новый премьер-министр лишь выразил сомнение в том, что «визит во Францию в настоящий момент был бы желателен». С таким же успехом можно выставить на стол шоколадный торт и сказать ребенку, что, наверное, лучше его не пробовать. Дизраэли показал себя либо слабым психологом, либо прозорливым политиком, который видел в Берти будущего монарха, потому что принцу Уэльскому он сказал следующее: «Нет никого более компетентного в том, чтобы сформировать правильное суждение… чем Ваше Королевское Высочество».

Решено! Торт надо было умять, причем без промедления.

И более того, Берти хотел съесть его в одиночку, втайне от жены. Он снова воспользовался старой проверенной отговоркой и объявил, что намерен остановиться в Париже на обратном пути из Германии, с церемонии конфирмации своего племянника, будущего кайзера Вильгельма II.

Все знали, чем это чревато, и заявление Берти было встречено в штыки. Его контролер и казначей, сэр Уильям Ноллис, обратился к Виктории с письмом, определяя Париж как «самое опасное место в Европе» и добавляя, что «лучше бы туда не возвращаться. На самом деле поездки на континент, если они предполагают разлучение принца и принцессы Уэльских, следует рассматривать не иначе как нежелательные».

Но если Берти и знал о письме, то прислушался к советам Ноллиса так же, как к мольбам глухаря о пощаде. Париж? Без жены? Считайте, что он уже там.

IV

После короткой остановки в Бадене, слегка облегчившей его кошелек, что вызвало еще один шквал обвинений в чрезмерном увлечении азартными играми, в октябре Берти прибыл в Париж. Лондон был вынужден убеждать мир через газету «Таймс» в том, что это не государственный визит и Берти не только не выказывает антигерманских настроений, но и не пытается вернуть короля на французский престол.

Наверное, проще было бы сказать, «если честно, он едет туда только за сексом». Хотя, если быть честным по отношению к Берти, это было не совсем так. По настоянию Дизраэли он нанес визит новому президенту Франции, Патрису де Мак-Магону, боевому маршалу, который воевал в Крыму и удачно провел осаду Севастополя. Он сражался вместе с Наполеоном III в битве при Седане, где был ранен и взят в плен, а затем отпущен пруссаками, чтобы возглавить «версальскую» армию и разгромить коммунаров. Новый президент был убежденным роялистом, еще более ярым антиреспубликанцем, нежели Адольф Тьер.

Мак-Магоны, считавшие себя потомками ирландских королей, владели превосходным замком в Бургундии, и Берти был приглашен на охоту – вот уж где сложилась крепкая связь, замешанная на роялистских симпатиях. По словам биографа Берти, Андре Моруа, когда двое мужчин сели ужинать, в центре стола была ваза с папоротниками, и Берти интерпретировал это как знак французского возрождения. Возможно, к диким животным он относился не так трепетно, но растения пробуждали в нем поэта.

Берти принял и приглашение бывшего посла в Лондоне, герцога де Ларошфуко-Бизаччия, остановиться в знаменитом замке Эсклимон, в 70 километрах к юго-западу от Парижа. Ярчайший образец архитектуры эпохи Возрождения – с коническими остроконечными башнями, рвом и лесными охотничьими угодьями, – это было идеальное место для того, чтобы забыть о кошмарах Коммуны. Здесь герцог собрал целую толпу монархистов с целью приветствовать Берти и сделать его возвращение к французской красивой жизни незабываемым.

Самым яркимя впечатлением стала Элен Стэндиш, гламурная двадцатисемилетняя супруга Генриха Стэндиша, французского аристократа, несмотря на фамилию – его отец был англичанином, который переехал во Францию и женился на француженке голубых кровей. Элен Стэндиш сочетала в себе шик и сексуальность – одним словом, была женщиной того типа, который и притягивал Берти к Франции. Берти чувствовал, что ему необходимо некоторое подсознательное оправдание своих измен, а Элен часто одевалась, как и Александра, в платья с высоким воротником и жестким корсетом, она даже внешне была похожа на жену принца. Берти познакомился с ней в Лондоне годом раньше и теперь не собирался упускать счастливую возможность продолжить знакомство.