Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

Болезнь Берти все изменила. Пока он находился между жизнью и смертью, пессимистичные бюллетени врачей держали читателей газет в постоянном напряжении, особенно после того, как агентство «Ассошиэйтед Пресс» опубликовало ложное сообщение о его кончине. Реальная перспектива потерять наследного принца стерла из памяти прошлые обиды, и общественное мнение качнулось в сторону принца, да и монархии в целом. Газеты призывали к общественной молитве, и, когда она была услышана, наступило огромное облегчение. Ловкий премьер-министр Гладстон предложил Берти организовать шествие через город и отстоять благодарственный молебен в соборе Святого Павла. Виктория возражала (кто бы сомневался), но вопрос был решен, и 27 февраля 1872 улицы Лондона были заполнены ликующими толпами, которые настолько сплотились в своем энтузиазме, что в давке задохнулся бедный ребенок и дерево рухнуло под тяжестью облепивших его зрителей. Королева передумала и явила себя народу, помахивая рукой из открытого экипажа, в то время как Берти – еще слабый после болезни, но счастливый – размахивал шляпой, приветствуя своих новых поклонников.

Все заметили, что он сильно облысел, лицо стало одутловатым – это в тридцать-то лет! – и от юношеской стройности, если она когда-то и была, не осталось и следа. Когда Берти шел по проходу собора, опираясь на руку Виктории, все присутствующие увидели, что он прихрамывает. Совсем как его жена. Но вид его страданий, его трогательная близость к своей жене и семье, его благочестивая решимость поблагодарить небеса за свое спасение растопили лед в сердцах сограждан. С призывами к лондонской Commune определенно было покончено.

Еще одной хорошей новостью для Берти было то, что Франция тоже постепенно вставала на ноги после недавних потрясений.

Возможно, пришла пора нанести короткий визит?

В период выздоровления Берти стал ближе к Александре, которая была счастлива, что муж наконец дома. Она делала ему массажи и обтирания, чтобы облегчить боли, лечила женским теплом, лаской и в какой-то момент даже испугалась, что опять беременна: Берти явно был не из тех, кто станет воздерживаться от секса по предписанию врача.

Уже после того, как опасность рецидива миновала, принц все равно страдал от болезненной опухоли в левой ноге, как и эпизодических приступов лихорадки. Но вскоре он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы снова отправиться во Францию, хотя и с женой. Супруги собирались совершить весенний круиз по Средиземноморью, который, как всегда, был поводом для остановки в Париже на пути туда и обратно. Когда поезд въехал на парижский вокзал, Берти, должно быть, почувствовал ностальгию с примесью страха. Его «возлюбленная» перенесла тяжелые побои. Не утратила ли она своего очарования? Не забыла ли о нем? И узнает ли его, вмиг постаревшего?

О первых впечатлениях Берти от «посткоммунального» Парижа можно судить по рассказу Роберта Литтона, секретаря британского посольства, который, приехав туда в 1872 году, обнаружил, что город заполонили «мелкие буржуа», «амуры Второй империи бесследно исчезли» и Париж стал «неряшливым и почти респектабельным… как потрепанный и уставший от жизни денди в стесненных обстоятельствах». То же самое, наверное, сказал бы и сам Берти.

Силенок на то, чтобы рыскать по городу, было еще маловато, и Берти воспользовался возможностью, чтобы размяться на ниве политики – видимо, желая прощупать, как отнесется Третья республика к визитам наследника британской короны. Должно быть, он получил заверения в том, что президентом по-прежнему является Адольф Тьер – человек, который подавил Коммуну и в глазах роялистов был удобной временной фигурой, пока не вернется король, чтобы вновь править Францией.

Однако Берти не хотел дожидаться возвращения следующего французского монарха. Ему не терпелось прогуляться до Palais de l’Elysée[235], который находился в двух шагах от британского посольства, и выразить свое глубокое сочувствие Франции, кто бы ее ни возглавлял. Его встреча с Тьером должна была остаться в тайне – Берти все еще было запрещено публично выражать поддержку Франции, – и, по-видимому, она прошла успешно, несмотря на то что, по словам очевидца, жена президента наблюдала за происходящим с видом «дракона, охраняющего новую Республику».

Берти удалось встретиться и со старыми друзьями по жокей-клубу, и, хотя он еще недостаточно окреп, чтобы присоединиться к их эскападам, ему было приятно увидеть восстановленные помещения клуба и услышать заверения друзей в том, что веселая жизнь не за горами. В конце концов, какие бы перемены ни готовило будущее, можно было надеяться на то, что они будут мирными – все революционные смутьяны были перебиты или отправлены в тропики.

Персональная шпионская миссия Берти имела бы полный успех, если бы вскоре он снова не наткнулся на семейство Тьера, уже в Трувиле, на побережье Нормандии, где был замечен братающимся с les Français[236] германским агентом. Шпион тотчас сообщил об этом Бисмарку, тот пожаловался Виктории, и Берти в очередной раз впал в немилость за свои политические промахи.

Тучи над головой Берти сгустились еще сильнее, когда бедный Наполеон III пал жертвой английского врача[237]. Конечно, это не было хладнокровным удушением шнуром стетоскопа, но по тому, как оно аукнулось Берти, можно было вообразить и такое.

Наполеон и Евгения счастливо жили в поместье Камден-Плейс в Чизлхёрсте, в нескольких милях к юго-востоку от Лондона, и строили планы на возвращение императора к власти во Франции (в то время почти каждый француз, осевший в Англии, планировал свое возвращение к власти во Франции). Наполеон хотел последовать примеру своего дяди, который в 1814 году вернулся из итальянской ссылки на Эльбе и был с восторгом встречен собственным народом. Но здоровье императора явно не улучшилось за время прусского плена, да и Чизлхёрст не был итальянским островом, так что старые болячки все сильнее давали о себе знать. С диагнозом «камни в мочевом пузыре» он был прооперирован британским хирургом, лучшим специалистом в этой области, неким Генри Томпсоном, но умер на операционном столе 9 января 1873 года из-за осложнений, которые Томпсон и его анестезиолог тотчас списали на почечную недостаточность.

Берти был полон решимости пойти на похороны, но королева и Гладстон категорически возражали, хотя в прошлом изъявляли желание тайно навестить императорскую чету в Чизлхёрсте. Берти до сих пор так и не усвоил разницу между частными визитами и публичными мероприятиями, если только речь не шла о любовницах.

Однако он был верным другом, и Наполеон оставался его наставником «по жизни», что было особенно важно для Берти, поэтому он демонстративно явился на церемонию прощания, подошел к гробу и провел некоторое время, утешая Евгению, которая теперь уж точно знала, что не вернется во Францию в качестве императрицы. После похорон Берти пригласил некоторых друзей и соратников Наполеона в Сан-дрингем, чтобы предаться воспоминаниям о старых добрых временах, – одним словом, сделал все, что только мог сделать принц Уэльский, дабы поставить в неловкое положение британское правительство, пытавшееся поддерживать хорошие дипломатические отношения с республиканской Францией. Разве что не надел парик и не отправился на костюмированную вечеринку в образе Марии-Антуанетты.