Россия бунташного века: cкандалы, интриги, расследования - Виолетта Михайловна Потякина

что по смыслу это неверно: изнемогал от многих бед, и никто не помог — нет же, ему никто не помог! Но тогда было бы «не поможе». А это не звучит. И Хворостинин пренебрег верной глагольной формой, подчиняясь инерции рифмованного стиха.

Слово «налог» в его стихотворении — это тяжесть, напасть, беда.

Минутка истории языка закончилась, возвращаемся к истории литературы.

Глава 11. Тимофей Акиндинов ака Лжешуйский

Об Акиндинове мы знаем немного больше, чем о других сочинителях: он «засветился» в произведении иностранца А. Олеария, бывшего в тот момент при московском дворе.

Акиндинов родился в Вологде, в семье стрельца, торговавшего холстом. Выучился грамоте у архиепископа Варлаама и переехал в Москву. Там Тимофей становится подьячим приказа Новой чети (этот приказ заведовал сбором налогов с кабаков и трактиров) под покровительством своего друга, дьяка Ивана Патрикеева. И все бы хорошо, но в 1642 г. Патрикеев возвращается из посольства в Данию, где он должен был договориться о замужестве Ирины Михайловны, сестры Алексея Михайловича. Патрикеев не договорился и был подвержен опале.

А тут и недостача по ведомству Тимошки объявляется — сто рублей. Он берет в долг у своего кума, обманывает его и не отдает обратно, делая вид, что никаких денег не брал. Кум не смог воззвать к совести родственника, зато, по словам Олеария, подключилась жена Акиндинова: она начала обвинять его не только в этом обмане, но и за мужеложство, «в котором его часто заставали».

Акиндинов бежит в Польшу с другом Константином Конюховым (а иногда со «слугой» — когда это было выгодно изображать), причем его товарищ Костька под пыткой выдает Акиндинова, рассказывает: Тимофей сжег свой дом, специально заперев там жену, чтобы ничего не рассказала. Избавившись от жены, Акиндинов просит знакомого присмотреть за своим сыном и пропадает на 10 лет.

В качестве документов Акиндинов предъявлял родословные росписи «Иоанна Тимофея Шуйского», созданные, разумеется, им самим. Судя по родословной, великие «княжата московские» Шуйские имели огромное количество именитых родственников (выбранных по степени известности не посвященному в российские дела уху): там и Дмитрий Донской, и Василий I. Акиндинов переписал историю по-своему.

В Польше беглец выдает себя за гонимого царевича, сына (или внука) Василия Шуйского — пробует пойти по дорожке, проторенной Лжедмитрием, да только вот незадача — не было у Шуйского сына. В Польше его обнаружили русские дипломаты, и он сбежал на Украину, к Богдану Хмельницкому, от которого, как и с Дона, выдачи не было. Но и здесь Тимошку застал русский посланник, поэтому Акиндинов бежал в Турцию, боясь принудительного возвращения на родину. В Турции он принял магометанство, но и там не получил поддержки в планах захвата власти.

Затем Акиндинов едет в Рим к Папе Римскому и переходит в католичество. Опять пробует проверенную тактику: Папа Римский, поддержи меня, а я приду к власти и принесу вам католическую Московию на блюдечке.

Но и здесь не срослось. Непонятно, почему: Олеарий пишет, что из-за какого-то блудного дела, совершенного Акидиновым, его могли казнить, поэтому беглец предпочел снова ретироваться.

Акиндинов оказывается в Трансильвании и там втирается в доверие к князю Ракоци. Тот верит в красивую легенду об истинном гонимом наследнике престола и дает самозванцу грамоту с рекомендацией другим государям призреть несчастного.

Так Акиндинов оказывается принятым при дворе королевы Кристины в Швеции и переходит там в лютеранство. Но со Швецией отношения были тесные, и в Москве прознали о присутствии предателя: Алексей Михайлович посылает писца с посланием Кристине — отдайте нам его назад.

Акиндинов сбегает в Лифляндию, «забыв» своего слугу, Константина Конюхова, который и рассказал о его злодеяниях (но много ли было в том правды, если учесть, что это выбивали на пытке?).

С этого момента на Тимошку начинается облава: русский государь рассылает европейским монархам розыскные письма, дабы беглецу не было спокойствия. Дело серьезное — самозванец, претендующий на престол!

И вдруг в 1653 г. Голштиния выдает Акиндинова России — его поймал русский купец. По пути домой Тимофей пытался покончить с собой — броситься под повозку, которая ехала по песку, — не получилось. Объявил голодовку вплоть до Москвы. В столице ему устроили очную ставку с его матерью-монахиней — он от нее отрекся. Акиндинов до последнего разыгрывал карту самозванца, даже с очевидно знакомыми ему людьми: говорил, что не знает их (как в случае с Никитой Романовым, которому он поклонился, но продолжал утверждать, что он сын Шуйского), писал разными почерками на разных языках (латинском, итальянском, турецком), чтобы было невозможно сличить его прежние грамотки. Показали Тимошке и сына, которого он бросил на Ивана Пескова, — он также «не признал» его.

Акиндинова четвертовали. Как ни беги от родины, она везде настигнет.

P. S. Костьке сохранили жизнь за чистосердечное признание (правда, отрубили три пальца за нарушение присяги и сослали в Сибирь) — пусть этот хеппи-энд немного порадует вас.

Глава 12. Декларация Акиндинова как политический манифест

В 1646 г. русское посольство едет в Царьград. Там их встречает Акиндинов и подает им свою декларацию, написанную стихами.

Пять каменей Давид имел в пастуше тоболю,

Коли, не стерпев от неприятель сердечново болю,

Шол смело против страшново Галиада,

Израильтянского верне боронячи стада.

Голиада с пятью дух и гордости забила.

Тако и мы во имя Божие имеем с пяти смыслов готовых

На неприятеля пять вершей сложоных

Оцените красивую метафору: как Давид выходил с пятью каменьями против Голиафа, так Акиндинов выходит один против русского государства-гидры с пятью стихотворениями.

А еще Тимофей написал практически политическую сатиру на митрополита Филарета. Акиндинов не признает прав Филарета на патриарший престол, как не признает и прав царя Михаила. Он пишет, что Филарет сына своего посадил на царство и обманул Владислава, польского королевича, которого он как раз и хотел видеть правителем, будучи в Тушинском лагере. Акиндинов пишет: Москвой хоть Польша и не овладела, но острия мечей взяли свою кровавую жертву. В конце стихотворения вопрошает: и почто же, Москва беспамятная, ты забыла обо всем зле, что тебе сделал Филарет? И почему ты не поклонишься мне, «природному» правителю?

…Царствовати ж устроил сына своего митрополитскаго,

А гордому кролевичу польскому царствование московское

яко бы во сне ся снило,

Враноподобному ж тушинскому вору* на ево безголовье

не долго власти было.

А все те от Филарета были злых браней дела,

Хотя Польска благословеной Москвы не овладела,