Леший и Кикимора - Вера Копейко

Анна открывала тетрадь за тетрадью, смотрела на даты. Как хорошо, что у бабушки всегда был порядок в делах. Она облегченно вздохнула, предощущая, что следующая тетрадь — та, что ей нужна.

— Фу-у. — Анна подвинула стул и села. Сейчас, сейчас…

Она открыла титульную страницу. Но… почему такой перескок? Она вернулась к предыдущей тетради и почувствовала, как меняется настроение — радостного предощущения как не бывало, вместо него подозрительная тревога. Анна быстро перелистала следующие тетради. Все верно, одной нет на месте.

«Может, бабушка ошиблась и поставила не ту дату? — усомнилась она. — Брось, — одернула себя Анна. — Скорее ошибутся все календари мира, чем профессор Удальцова».

Снова и снова Анна тупо перебирала амбарные книги. На колени спланировал лист бумаги. Это еще что? Анна повернула его текстом к себе.

Это… это не страница бабушкиных записей. Это… документ. С печатью.

Анна впилась глазами в слова, которые были напечатаны плотно. Строка к строке. Текст на русском языке, но такого языка она не понимала.

Наконец она положила лист на стол и подняла глаза. Если перевести то, что она прочла, на человеческий язык, документ означал, что ее муж, Виктор Сергеевич Воронин, совладелец фирмы по упаковке… вина!

Ох.

Анна снова читала строчку за строчкой, чувствуя, что ее охватывает ужас. Вложено… Столько денег? Столько, сколько она никогда не видела вживую. Он… тоже не видел.

«Не смеши, — одернула она себя. — Если он их вложил, значит, он их видел». Анна похолодела. Кажется, это произошло с ней второй раз в жизни. Это… правда?

Листок с печатью задрожал в ее мигом похолодевших руках.

Откуда у мужа деньги?

Анна смотрела на число, когда была пришлепнута печать.

Год назад. И он… ничего ей не сказал?

Анна подняла голову от стола и глубоко вздохнула. Она почувствовала во рту привычный привкус, который всегда возникает от волнения. Она долго не могла найти ему определение. Но сейчас догадалась — у нее во рту привкус жженой резины.

«Спокойно, — сказала она себе. — Итак, начнем сначала. Откуда у него взялись деньги?

Он что-то продал. Не украл же, в конце концов».

Анна обвела глазами комнату, пытаясь не увидеть чего-то привычного. Потом усмехнулась. А что могло пропасть? Что было у них такого ценного? На стенах никогда не висели картины великих мастеров. А те, что висели, — творения невеликих, бабушкины друзья дарили свои рисунки. Они не стоили больше устной благодарности и чашки чаю с домашним тортом. Вон они — букет фиалок в банке над телевизором, снежное поле над диваном. Недавно она прочитала, некстати пришло в голову Анне, что труднее всего рисовать белый снег. Еще бы — белое на белом. Но даже за такую картинку, где нарисован белый сугроб и голубое небо над ним, много не дадут. Вот, такая висит над шкафом, почти под потолком.

Анна встала и принялась ходить по квартире. Сначала она ничего не замечала, почти на ощупь отыскивая путь, по которому можно мерить шагами комнату за комнатой. Это не так просто — мебель, старая, тяжелая, ее не сдвинешь, не обойдешь. Она занимала большую часть квартиры, достаточно значительной, даже по нынешним меркам. Комнат было три, они располагались анфиладой, соединяясь друг с другом всегда распахнутыми дверями. Что облегчало переход.

Потом, уже на обратном пути, Анна смотрела не под ноги, а вокруг. Она все еще пыталась понять, что пропало, хотя уже начинала догадываться, что Витечка если и продал, то нечто… нематериальное.

Пройдя по комнатам три раза, она остановилась возле стола, крепко обхватила себя руками за плечи, глядя на выложенные на столешницу тетради, или, как их называла бабушка, амбарные книги.

Анна села за стол. Повертела в руках документ. Спросить не у кого. Мать далеко, у нее свои проблемы. Она двигает отца все выше и выше. У нее открылся природный дар воспитателя собственного мужа. Надо заметить, отец не из слабых мужчин, но так сошлось. Мать, как теперь сказали бы, была виртуальной авантюристкой. Она придумывала ходы, которые должны сделать другие. Отец подходил для этого идеально. Поэтому он теперь работал в Москве, в банке, на должности, о которой едва ли мечтал обычный экономист из Суходольска.

Рассказать подругам? Вообще-то у нее нет никого ближе енотов. А если бы они были, она никого не стала бы посвящать в свои дела. Просить помощи в личной жизни у посторонних все равно, что вместо зубного врача пойти к часовому мастеру. У того и другого есть инструменты, но они сильно отличаются друг от друга.

Может, все-таки кто-то дал Витечке денег? Какая-нибудь… состоятельная женщина?

От этого предположения ее бросило в жар. У Витечки женщина? Но… Почему? Как?

Анна откинулась на спинку стула.

«Как? — ехидно спросила она себя. — А разве не ты сама собиралась исключить его из своей жизни?»

Анна встала, не отрывая глаз от стола, будто сверху могла рассмотреть что-то новое. Она засунула руки в карманы темно-зеленых брюк из флиса. В складке мягкой ткани нащупала картонку. Что это? Она наморщила лоб. Вынула. Визитная карточка. Сухинин Степан Михайлович. Она ехала в поезде в этих брюках, а он дал ей свою визитку.

Анна порозовела. Но не от того, от чего розовеет женщина. Не от воспоминания о том, каким вниманием одарил ее попутчик. Яркий цвет окрасил щеки от пришедшей в голову мысли. Этот странный человек предлагал показать ему бабушкины записи, чтобы по формулам догадаться о возможной причине гибели животных. И смерти самой бабушки.

Более того, он уверял ее, что с недавних пор знает об отношениях мужчины и женщины то, чего не знал прежде. Его близость к церкви, незнакомому и настораживающему миру, позволяла Анне воспринимать его иначе, чем других мужчин. Он казался ей сторонним наблюдателем жизни всех остальных, к которым она относила себя.

Анна втянула воздух. Она вспомнила слова Сухинина о том, что мужа нужно хвалить, восхищаться им. В общем, льстить. «Какая ерунда», — говорила она себе и чувствовала, что слезы вот-вот выкатятся из глаз.

«Погоди, — одернула она себя. — А может, Витечка где-то взял кредит? Но кто ему даст под его зарплату? А если под залог? Но что он мог заложить?» Только ее. Анна усмехнулась. Она, конечно, хорошо к себе относится, но не настолько, чтобы поверить, будто потянет на половину стоимости упаковочной фирмы.

Сердце колотилось, Анне нужно было что-то делать. Она вскочила из-за стола, подошла к окну и принялась царапать заиндевевшее окно. В морозном рисунке разглядела зверька. Замерла, изучая абрис. Конечно, он похож на шиншиллу. Голубоватый оттенок зимнего дня придавал еще большее сходство.

Анне показалось, что прямо к ее носу поднесли табличку, которую она увидела на выставке: «Голубая шиншилла». Самая красивая из всех.

Ее бросило в жар, потом в холод. Значит, все это произошло год назад? Тогда… ясно, что Витечка продал.