Леший и Кикимора - Вера Копейко

Анна не торопилась заводить детей, мать предупреждала, что не стоит слишком рано. И уж конечно, не так рано, как сделала она сама. Тем более что сейчас мало кого волнует, есть у тебя дети или нет. Люди спокойно относятся к выбору женщины — делать карьеру или сидеть дома. И потом, не у всех одинаково развит материнский инстинкт.

Анна на самом деле хорошо зарабатывала, но сначала ей казалось, что это плата за время, проведенное врозь с Витечкой. Говорят, разлука разжигает страсть. Но видимо, не у всех. Когда постоянно подавляешь желание, оно слушается и перестает возникать. Появляются другие желания. Анне захотелось разводить шиншилл?

Новость о том, что их звероферма стала частной, навела Анну на мысль, которая могла показаться сумасшедшей. Ей тоже захотелось стать хозяйкой своей фермы. Пусть не такой большой. Чем больше она работала, тем яснее понимала, что прожить жизнь наемным работником не по ней. Она часто вспоминала бабушку, которая говорила: «В другое время я открыла бы ферму и выращивала шиншилл. Я убедила бы всех, что эти зверьки — самые замечательные домашние животные. Я продавала бы их, как сейчас продают кроликов, черепах, морских свинок…»

Она уставилась в темноту, прислушиваясь к тихому дыханию соседа.

А ведь если бы она согласилась побыть в Москве, как предлагали родители, то она не встретилась бы с этим человеком. Анна прислушалась к себе, как призывал ее недавно Сухинин, поморщилась. Да, она хорошо сделала, что уехала сейчас. Она это чувствовала.

Сухинин лежал тихо, дышал ровно, но тоже не спал. Он думал о той, что на полке напротив. Как она похожа на его жену, такая же большая, белая. Сейчас Анне примерно столько лет, сколько было Зое, когда они расстались. К тридцати.

Он вытянулся на спине и закинул руки за голову. В полной темноте открыл глаза, словно хотел рассмотреть получше ту, которую не видел с тех самых пор. Она умерла женой другого.

Когда он рассказал жене о том, что его разыскал человек из инюрколлегии и о том, на каких условиях он может получить свалившееся на него наследство, она громко хохотала. Ее круглое лицо стало румянее обычного, а полные плечи в открытом сарафане колыхались, словно взбитые сливки, подцепленные ложкой. Так и хотелось лизнуть.

Он поморщился.

— Сухинин! — снова услышал он ее громкий голос. — Ты — адвентист седьмого дня! С ума сойти!

— Но так вопрос не стоит, — кинулся он успокаивать жену. — Никто не принуждает меня стать членом церкви.

— Не могу-у! — мотала головой Зоя, короткие кудряшки, чуть длиннее, чем у Анны, и чуть темнее, чем ее светло-русые, подпрыгивали.

— Послушай меня. — Он поднял руку, призывая послушать его. Она умолкла. — Зоя, я просто буду менеджером при деньгах, которые мне оставил отцов дядька. Хитрый дядька, ух, какой хитрый дядька. — Он покрутил головой. — По его воле на эти деньги должны издаваться книги. Мое дело — отвечать за то, чтобы деньги пошли только на это. А не на ветер, — добавил он фразу, суть которой не надо объяснять никому. Доступная, она должна была примирить жену с тем, что он сказал.

— Будто ты что-то понимаешь в церковной жизни, — бросила жена, но в ее тоне слышалось гораздо меньше раздражения.

— Мне не надо понимать, я же сказал тебе…

— Ты даже не заглянешь в те книги, которые…

— Я стану только управлять… деньгами, — упорствовал он. — Десять лет, — Степан невольно вздохнул, — как завещано. А потом вынимаю из дела все деньги, и мы с тобой…

— Оттуда ничего не вынешь, — мрачно заметила жена. — Это секта, неужели не ясно? Она же тебя…

— Нет, не секта, нет. Я все узнал, — заторопился Степан. Ему не хотелось, чтобы жена тратила силы на подозрения, переживания, от которых он уже избавился. — Адвентисты седьмого дня — это христианская международная церковь протестантского направления, — быстро проговорил Степан то, что вычитал в энциклопедии. — Они верят в скорое пришествие Христа на землю.

Жена фыркнула.

— А почему — седьмого дня? — спросила она.

— Потому что они чтут седьмой день недели — субботу. Как особо освященный день при сотворении мира. — Степан поморщился. Таких слов не было в его обиходе, ему казалось, они царапают язык, неловко ворочаясь. То же самое он испытывал на экзамене по диалектическому материализму, когда учился в институте. Чужие слова. — Открой энциклопедию и прочти сама, — с некоторой досадой добавил он.

— Вот еще, — фыркнула жена. — Я знаю, что это секта. Спроси кого хочешь.

Степан вздохнул. Природное упрямство жены иногда его забавляло, порой — вдохновляло, а бывало, как сейчас, раздражало. Но он сдержался и спокойно пообещал:

— Когда съезжу на место, узнаю больше.

— На какое место? — спросила Зоя.

— В Винтер, — бросил он так небрежно, будто речь шла о соседней деревне.

— Куда-куда? — переспросила жена.

— Туда, где жил дядька. В Северную Калифорнию. В Америку.

Она молча смотрела на Степана, потом склонила голову набок и сощурилась. Ее лицо побледнело.

— Ты думала, что я шучу? — тихо спросил он.

Жена пожала плечами и молча вышла из комнаты. Степан почувствовал жар внутри, как будто загорелось солнечное сплетение. Но никто не бил его под дых. Разве что предчувствие?

Ее шаги удалялись, он напрягал слух, словно боялся, что они пропадут. Словно кто-то ему сказал, что если он перестанет их слышать, значит, жена ушла от него навсегда.

Но Степан помнит и другое чувство, которое явилось на смену страху потерять Зою. Расшифровать его просто — ничто, никто, ни за что не удержит его от шага, который предлагает ему сделать судьба.

Он уехал в Винтер. В маленьком городке, где жил дядька, местный пастор Леон Макфадден приставил к нему переводчика. Парень русских кровей говорил неплохо, но то, что касалось российских реалий, по сто раз переспрашивал. С его помощью сам Степан понял все, что хотел. Правда, хотеть много он не мог — чтобы задать вопрос, надо знать, о чем.

Леон Макфадден рассказал Степану, что протестанты — лютеране, кальвинисты, представители англиканской церкви, методисты, баптисты, адвентисты — христиане, как и православные. Это понравилось Степану. Неясная тревога: не изменяет ли он чему-то, чему изменять нельзя, — пропала.

Ему пришлось по вкусу и то, что у протестантов нет сложной церковной иерархии, нет монашества. Нет культа Богородицы, святых, ангелов, икон. Таинств у них всего два — крещение и причащение. Степана заинтересовало замечание о том, что протестанты стремятся примирить религию с наукой.

Удивился он числу протестантов в мире — двести двадцать пять миллионов, сказал Леон Макфадден. А когда пастор поздравил его с тем, что он начинает свою работу в канун праздника — адвентисты седьмого дня в России готовятся к сто десятой годовщине своей церкви в тысяча девятьсот девяносто шестом году, он успокоился окончательно.