Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом - Джереми Дронфилд

Не всех евреев убивали на месте. Это было непрактично с учетом того, что их там обитали миллионы. В Польше нацисты узнали, как можно заставить евреев вносить свой вклад в военную экономику. В Минске устроили гетто, и прибыль, которую оно приносило за счет производства, потекла на счета Рейха и в карманы коррумпированных чиновников. Но теперь было принято Окончательное Решение, и Минск должен был стать одним из его главных центров.

Организационными мерами занялся местный глава полиции безопасности Эдуард Штраух, обер-штурмбанфюрер СС и ветеран Айнзацгрупп. Именно он принял решение об устройстве концентрационного лагеря в деревне Малый Тростенец, на месте бывшего советского колхоза в десятке километров к юго-востоку от Минска. Лагерь был небольшой и предназначался для содержания не более шестисот заключенных, которым следовало обрабатывать землю и выполнять обязанности Зондеркоманды[285], то есть заниматься массовыми убийствами[286].

Из десятков тысяч человек – преимущественно евреев, – доставленных в Малый Тростенец, лишь несколько увидели сам лагерь. После того как полицейские отбирали из каждой колонны пригодных к тяжелой работе, грузовики вывозили остальных в направлении Малого Тростенца. По пути они останавливались где-нибудь в поле, за границами города. Иногда там же происходил и отбор, если его не успевали провести в Минске на вокзале[287]. Оттуда, с интервалами примерно в час, грузовики отъезжали уже по одному, пока остальные ждали.

Людей везли в сосновую рощу примерно в трех километрах от лагеря. Там их ждала смерть – быстрая или медленная. Конец был всегда один. Среди деревьев, на прогалине, зондеркоманда выкапывала яму длиной около пятидесяти метров и глубиной около трех. Рядом дожидался взвод Ваффен-СС под командованием лейтенанта Арльта. У каждого солдата был пистолет и по двадцать пять патронов; неподалеку стояли ящики с дополнительными боеприпасами[288]. Примерно в двухстах метрах от траншеи несли караул латвийские полицаи, следившие за тем, чтобы ни одна жертва не сбежала и ни один потенциальный свидетель не прошел мимо[289].

Высадившихся из грузовика людей – мужчин, женщин и детей – заставляли раздеться до нижнего белья и сдать все, что на них было. Под охраной, группами по двадцать человек, их подводили к краю траншеи, где приказывали построиться в ряд, лицом вперед. За каждым вставал эсэсовец. По команде жертвам стреляли в затылок, и они падали в яму. Дальше приводили следующую группу. Разделавшись со всеми, солдаты расстреливали из пулемета, установленного на краю траншеи, тела, которые, как им казалось, еще шевелились[290]. После короткой паузы прибывал следующий грузовик, и процесс повторялся.

Почему эти люди подчинялись? От первых, кого подводили к еще пустой траншее, до последних, видевших ее наполовину заполненной трупами их соседей и друзей, слышавших выстрелы – почему они покорно шли вперед, вставали и позволяли себя застрелить? Они что, настолько сильно боялись? Может, покорялись судьбе или погружались в экзистенциальное равнодушие? А вдруг хранили, до последнего мгновения, пока к затылку им не приставят пистолет, надежду, что выстрела не будет, что они каким-то образом спасутся? Изредка кто-то пытался бежать, хотя уйти далеко никому не удавалось, но, как ни поразительно, в целом жертвы спокойно шли навстречу смерти.

В Малом Тростенце не было никаких всплесков неконтролируемого насилия или эйфории, характерных для массовых убийств, осуществлявшихся Айнзацгруппами в других местах, когда младенцам ломали шеи и швыряли в ямы, а убийцы хохотали, разделываясь со своими жертвами. Здесь же казни были хладнокровными, хорошо организованными.

И все равно солдаты не выдерживали. Даже у этих людей было подобие совести – искаженной, извращенной, но все-таки страдавшей от бесконечного кровопролития и чувства вины. Людям Арльта выдавали водку, чтобы приглушить чувства[291], но и она не спасала. Вот почему СС стали экспериментировать с альтернативными методами, которые позволяли уничтожать людей, не марая руки кровью. Так возник второй, медленный, способ казни, также применявшийся в Малом Тростенце.

В начале июня там появились передвижные газовые фургоны. Их было три – два переделанные из грузовиков «Даймонд» и один большой «Стаурер», раньше перевозивший мебель. Немцы называли их S-Wagen, а местные белорусы окрестили душегубками[292]. Большинство евреев по-прежнему расстреливались у траншей, но часть – примерно двести-триста человек с каждого поезда – отправлялась в фургоны. Разделяли людей на вокзале в Минске; одних сажали в обычные грузовики, а других – в S-Wagen, где жертвы набивались так тесно, что часто давили друг друга.

По окончании расстрелов газовые фургоны заводили и выгоняли на поле, где ставили возле заполненной трупами траншеи. Водитель или его помощник протягивали шланг, идущий от выхлопной трубы, внутрь кузова, обитого стальными листами. Дальше заводили мотор; люди, запертые внутри, начинали паниковать, фургон трясся и раскачивался, внутри происходила яростная борьба, и оттуда неслись приглушенные крики и стук в борта. В течение примерно пятнадцати минут звуки стихали, тряска прекращалась, и фургон замирал[293].

Затем кузов открывали. Трупы тех, кто перед смертью толпился у дверей, падали на землю. Член зондеркоманды, еврейский заключенный, забирался внутрь и начинал вытаскивать остальные тела, сваливая их в траншею. Внутренности кузова представляли кошмарное зрелище: трупы валялись в крови, рвоте и испражнениях, на полу лежали растоптанные очки, клочья волос и даже зубы – люди выбивали их друг другу, отчаянно сражаясь в попытках выбраться наружу.