Апокриф. Давид из Назарета - Рене Манзор

– Говори же, женщина! Какая бы ни была правда, монарх не будет к тебе суров.

После этих слов она кивнула, сделала глубокий вдох и заговорила:

– Германик не является твоим отцом, Цезарь.

Потрясенные и обеспокоенные этим заявлением, Калигула и Друзилла переглянулись. А Макрон даже побледнел. Зачем только он привел эту мошенницу к своему властелину?

Какая прекрасная возможность представилась Прокулу расправиться со своей юной соперницей!

– Что ты несешь, проходимка? – взорвался он. – Ты смеешь ставить под сомнение священную родословную нашего императора?

– Напротив, я осмелилась открыть его божественное происхождение. Бог Амон оплодотворил твою мать, Цезарь. Ты не просто император. Ты – сын божий.

Калигула заерзал в кресле, испытывая невероятное наслаждение от этой новости. Прокулу нечего было на это сказать. Император грубо схватил его за старческую руку и сделал вид, будто изучает линии на его ладони, потом посмотрел на него полным огорчения взглядом и изрек:

– То, что сын Амона прочитал на твоей ослабевшей руке, не обрадует тебя, дорогой мой Прокул. Для тебя наступает критический момент. На самом деле приходит твой последний час…

Прорицатель попытался найти поддержку у Фрацилл, но увидел в ее глазах полное безразличие. Калигула знаком подозвал к себе Макрона и что-то шепнул ему на ухо. Префект тут же схватил Прокула за руку и потащил его с подиума.

Император с улыбкой повернулся к Фрацилл:

– Откуда у тебя эти сведения, жрица?

– Это отпечатано на твоей ладони, Цезарь. Так же четко, как на пергаменте.

– Получается, Прокул не умеет читать?

– Уметь читать – это одно, а хотеть читать – совсем другое.

Калигула посмотрел на сестру, словно спрашивая, что она думает о сказанном.

– Подавляющее большинство наших подданных не умеют читать, – резко произнесла она. – Как заставить этих дикарей признать, что мой брат является богом?

– Проникнув туда, куда может проникнуть только вездесущий бог. Заняв его место.

– О каком боге ты говоришь?

– Об иудейском. Который не терпит никакое другое божество, кроме себя самого.

– И где же скрывается этот иудейский бог? – поинтересовался Калигула.

– В иерусалимском Храме. В святая святых.

В тот же момент публика вновь восторженно взревела. На арену выехали три колесницы. Помимо возницы на них было по лучнику и копьеносцу. К осям колесниц были прикреплены ножи, которые при вращении колес могли искромсать все, что попадалось на пути, будь то человек или животное.

Выжившие гладиаторы отвлеклись от диких животных и приготовились сразиться с очередным противником. Колесницы мчались прямо на них, поднимая облака пыли, ослепляющей бойцов. Лучники воспользовались этим, чтобы выпустить стрелы, первая же из них попала прямо в лицо одному из мирмиллонов. Как только раненый упал на землю, на него набросились две гиены, дерясь за внутренности несчастного.

Головная колесница устремилась за двумя ранеными гладиаторами, которые, ковыляя, пытались уйти подальше от центра арены. Один из них был изрублен ножами колесницы, а второго затоптали копытами лошади.

Калигула приложил отполированный изумруд к глазу, чтобы не пропустить ничего из этого представления. Потом он направил это увеличительное стекло на куникулы[36], чтобы увидеть, что происходит с прорицателем. Подойдя вплотную к створкам дверей, ведущих на арену, Макрон с силой вытолкнул старика на окровавленный песок, и тот очутился среди человеческих останков.

Поднявшись, он встретился взглядом со свирепой гиеной, лежавшей на песке. Против всяких ожиданий, это животное, судя по всему уже насытившееся, пощадило его, что вызвало сильное неудовольствие императора.

Он вскочил и закричал:

– Львов! Выпускайте львов!

Опьяненные запахом крови, плебеи стали хором вторить ему. Калигула снова сел в кресло и бросил полный ликования взгляд на Фрацилл. В ответ она выжала улыбку. Не было никакой необходимости предугадывать то, что с ней случится, если она однажды разочарует своего властителя.

Снова заиграли трубы, и зловещий скрежет решеток возвестил о скором появлении диких животных. Учуяв приближение извечных врагов, гиены собрались с силами, чтобы отбежать подальше от входа.

Что же до Прокула, тот не мог шевельнуться, парализованный появлением громадных хищников, которых держали без еды три дня. Видя, что конец неминуем, он обратился к Калигуле, восседавшему над ним в своей императорской ложе:

– Цезарь, ты и в самом деле хочешь знать, какую правду прочитал на твоей руке этот гермафродит?

Раздраженные сиплым голосом старика, львы неохотно направились к нему.

– Я открою ее тебе без всякого притворства! – продолжал он. – Ты будешь царствовать всего лишь четыре года! И погибнешь здесь же.

Калигула обернулся к Фрацилл, словно желая получить подтверждение правдивости этого проклятия, но та лишь, улыбаясь, пожала плечами.

В это время ужасающий рев привлек всеобщее внимание к готовым наброситься на старика диким зверям. Охваченный паникой Прокул ступил шаг назад и… был сметен одной из колесниц. Вид его растоптанного лошадиными копытами и раздробленного ножами колесницы тела вызвал вопли ужаса у зрительниц и насмешливые выкрики Калигулы, которые тут же подхватили его сановники.

В душе Макрон был против этого.

Движимый стремлением превзойти все, что люди видели до сих пор на арене, юный Цезарь подозвал организатора игр Красса и отдал ему приказания. Тот поклонился и, сойдя с подиума, направился в сторону куникул. Император, гордый собой, обратился к гостям:

– Посмотрим, смогут ли эти четверо героев сравняться с Гераклом.

Решетки открылись снова, и из клеток на арену вышли и выползли голодные хищники самого разного рода: медведи, тигры, крокодилы. Хищников было так много, что они не только могли проглотить оставшихся в живых гладиаторов, но и сожрать друг друга.

Вот уже более двадцати четырех часов пятнадцать солдат с шестью псами без остановки преследовали беглецов. При полном отсутствии ветра идти за ними по следу было нетрудно, так что отряд римлян пересек пустыню Иудеи за ночь и к рассвету добрался до гор Самарии.

Савл скакал во главе всадников, сразу за собаками, обнюхивавшими поросшую колючками землю. Он гнал своего чистокровного скакуна по извилистой тропе, проходящей мимо каменистых пригорков, на которых то тут, то там вздымались остроконечные скалы высотой до двадцати метров. Местность была неровной, что затрудняло ход лошадей. Приближаясь к сосновому бору, расположенному на холме, собаки бешено залаяли. Они бросились вперед, словно учуяли дичь. Надеясь догнать беглецов, главный охранник Храма пришпорил лошадь и буквально пролетел расстояние, отделявшее его от вершины холма. Но, взобравшись на самый верх, он увидел лишь еще дымившиеся остатки костра. Он поднял здоровую руку, и кавалькада остановилась.