Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп

Слезы стекали на перемазанные кровью щеки того, кто дерзнул считать себя выше человеческих законов и, что еще хуже, выше самого Господа Бога.

– Теперь ты уже не так самоуверен, да? Собери немного чести, которая у тебя осталась, чтобы умереть достойно. Тебя забавляли слезы твоих маленьких жертв? А вот мне от твоих ни жарко ни холодно.

Ардуин потянул за завязку пояса тюремных штанов[147] обвиняемого. Одежда упала к его скованным ногам. По телу Сильплесси пробежала крупная дрожь, затем оно выгнулось дугой. Лязганье цепей смешалось с неразборчивыми жалобами.

– Сохрани свою храбрость до суда. Твой приговор будет исполнен в murus strictus[148], и ты будешь обезглавлен, а не отправлен на костер, как остальные колдуны вроде тебя, – из уважения к тем, кто носит то же имя, что и ты.

Мэтр Правосудие Мортаня вытащил из ножен длинный кинжал и наклонился над обвиняемым…

* * *

День уже клонился к вечеру, когда Фринган, в седле которого сидел Ардуин, а на крупе – юный Селестен, проложил себе дорогу через толпу, собравшуюся перед эшафотом, несмотря на влажный холод, пробирающий буквально до костей. Все расступились, чтобы освободить дорогу жеребцу цвета чернее ночи, который шел медленным торжественным шагом. Мэтр Правосудие Мортаня в тысячный раз прочел на лицах людей то же самое сочетание различных чувств: отвращение к нему и жгучее любопытство к спектаклю смерти, о котором объявили глашатаи.

Не каждый день кому-то из высшего дворянства отрубают голову, особенно если тот обвинен инквизиторским трибуналом. Каждый строил по поводу этого свои домыслы: черные мессы, оргии, блуд с животными… Некоторые положа руку на сердце утверждали, что давно обо всем догадывались; кто-то громко сожалел, что зрелище ограничится только обезглавливанием. Одним словом, все радовались предстоящему развлечению.

Мэтр Правосудие Мортаня со своим помощником спешились у самого эшафота. Ардуин преклонил колени перед священником, который благословил его и отпустил грехи. Затем он вскарабкался по узким ступеням, ведущим наверх, вынул из ножен Энекатрикс и поцеловал лезвие, на котором было выгравировано: Eos diligit et suaviter multos interficit[149]. Тихим шепотом мэтр де Мортань попросил у него прощения за то, что вынужден будет осквернить его нечестивой кровью.

Под градом криков, оскорблений, плевков и непристойных возгласов ломовые дроги, которые тянули лошади из Перша, въехали на площадь. Ангеррана де Сильплесси, который не мог стоять на ногах, поддерживало двое стражников. Они потащили его и почти бросили перед священником, который перекрестил его, инстинктивно сделав шаг назад, но все же нашел в себе силы спросить:

– Раскаиваешься ли ты? Раскайся, ибо конец твой близок. Произнеси слова раскаяния, и ты будешь спасен.

Но лишь слабый хрип раздался изо рта того, кто еще недавно был важным сеньором. Священник понял, что у приговоренного нет языка и что тот находится в бессознательном состоянии из-за потери крови вследствие кастрации. В ужасе он пробормотал:

– О господи… Боже милосердный… я больше ничего не могу для тебя сделать.

Никто не увидел недовольной гримасы мэтра Правосудие Мортаня, скрытой под маской.

Бенуа Ламбер объявил громким голосом:

– Ангерран де Сильплесси, вас судили и приговорили за колдовство и многочисленные неслыханные и омерзительные преступления, а также за демонопоклонничество. Несмотря на ваше дворянство, ваши останки будут повешены на городской виселице[150], а ваше имя будет вычеркнуто из списков во всех церквях. Ваше бесчестье касается только вас, поэтому трибунал в своей мудрости и милосердии не станет лишать членов вашей семьи титула и привилегий, их имущество и владения не будут конфискованы. Да будет так.

Речь была встречена аплодисментами. В карманах инквизиторов, которых боялись и ненавидели, не исчезнет громадное состояние. Стражники втащили Ангеррана де Сильплесси на эшафот и поставили на колени перед деревянным чурбаком, на который тот опустился в полубессознательном состоянии.

Ардуин Венель-младший тихо сказал ему:

– Выполняя свой долг, я отниму твою жизнь. Я не прошу у тебя прощения, так как ты не мой брат во Христе. Я советую тебе как следует вытянуть шею – не для того, чтобы избежать страданий, а для того, чтобы поберечь мое прекрасное лезвие.

Энекатрикс взлетел, сверкнув подобно молнии, и опустился на того, кто присвоил себе право ради своего удовольствия мучить и убивать человеческие создания.

* * *

Мэтр Правосудие Мортаня получил жалованье за свою работу, и Бенуа Ламбер теперь больше всего на свете хотел, чтобы тот как можно скорее исчез с глаз долой.

Усадив Селестена на круп своего жеребца, Ардуин выехал из прекрасного укрепленного города, окруженного обширным лесом. Пять веков назад этот город доблестно отбивался от скандинавских завоевателей, зарившихся на все Французское королевство. Роскошный, изобильный город, который притягивал то французского короля, то могущественного герцога Норманнского, все расширялся.

– Скоро стемнеет, – заметил Ардуин. – Примерно через четверть лье будет таверна, там мы остановимся и передохнем.

– Еще один, пойманный Лукавым в свои сети, – заметил юноша.

– Еще один, кто служил Лукавому, чтобы удовлетворить свои нечистые склонности, – поправил его Ардуин.

– Но разве не вы говорили о присутствии дьявола в этом мире, мессир?

– Напротив, я встречал много созданий гораздо худших, чем он.

Ножан-ле-Ротру, декабрь 1305 года, в то же самое время

Проведя совет, как два грозных стратега, мадам Беатрис де Вигонрен и Мартина решили, что самым лучшим будет удостовериться, что Эсташ находится в том доме, дабы служанка могла как следует порыться там, не опасаясь столкнуться с ним нос к носу. Мартина отправилась туда в тот же день, надев широкую накидку и закутавшись во множество одежек, так как день ожидался холодный.

Под тем предлогом, что городские улицы очень тесные, Мартина приказала слуге, который управлял лошадьми, везущими легкую повозку, ждать ее на мосту Роны в конце улицы Сент-Ландр. В самом деле, некоторые улицы были настолько загромождены, особенно улица мясников и улица Роны, что там не могли разъехаться даже две тележки. Частенько это вызывало скандалы, причем обе стороны осыпали друг друга непристойной бранью и весьма чувствительными оскорблениями, переходящими в угрозы и обмен оплеухами.