Вам хорошо, прекрасная маркиза? - Алина Кускова

– Идите, идите, – смахнула слезу Ванда Вольфовна, – я еще тут немного постою. Ах, свет рампы слепит до слез…

Иван Сергеевич наконец-то сделал счастливой свою любимую женщину. Надо же, а я ведь никогда не думала о том, что Ванда Вольфовна мечтает сыграть в пьесе. Я думала, она мечтает сшить что-то кружевное и воздушное, одновременно экономное и недорогое. Как же часто я ошибаюсь в людях!

Мы с Богомольцевым ушли со сцены, но не потому, что мне надоело, а потому что к нему кинулись репортеры с телекамерой из местных СМИ. Сунув ему под нос микрофон, они начали задавать вопросы, на которые режиссер отвечал с энтузиазмом и гордостью.

Ко мне с вопросом подошел Мишаня.

– Как дела? – хмыкнул он, оглядывая меня с ног до головы.

– Пока не родила, – хмыкнула я ему в тон. – Как рожу, так и скажу.

– В каком это смысле? – напрягся он.

– А ты в каком? – схитрила я.

Мишаня впал в ступор.

Нет, все-таки лично я считаю, что в мужчинах самое сексуальное – это не мышцы, а мозг! Я б с Мишаней долго не продержалась. Наша семейная лодка разбилась бы не о быт, а о его безмозглую башку. Впрочем, что я на него так налетела? Для любой другой девушки Мишаня – замечательная находка. Это рыжим кошкам подавай интеллект!

– Артур Олегович заболел. Гриппом. С температурой. Вот меня послал. Сиди, сказал, каждый вечер в этом театре, охраняй ее и окультуривайся.

– Как он там? – не выдержала я. – Сделал ей предложение?

– Предложение? Какое?

– Руки и сердца, разумеется!

– А, это, сделал, – обрадовался Мишаня. – Они решили расписаться на Красную горку. Через, – он стал загибать пальцы, считая, – через три месяца.

– Передавай им мои поздравления!

– Обязательно передам. А ему что сказать?

– Кому?

– Артуру Олеговичу?

– А ему что-то отдельно нужно говорить?

– А не нужно?

– Не нужно. Хотя, нет. Передай ему, чтобы он был счастлив!

– И все?

– Разве этого мало? Я пожелала ему огромного счастья. Ему и Фаине.

– Ей тоже передать привет? Подожди, мне нужно записать, я так сразу всех и не запомню.

– Издеваешься?! – возмутилась я. – Или намекаешь на свадебный подарок? От меня они не получат ничего, я и так подарила им поместье.

– Да, поместье, – обрадовался Мишаня. – Оно изменилось!

– Я рада, – сказала я, хотя на самом деле особенно радоваться было нечему.

– Ну, так я пошел? А то еще приветы нужно расписать, не забыть.

– Миш, а ты чего сюда приходил-то? В театр, – на всякий случай уточнила я.

– Цветы подарить, – честно признался тот.

– А пьеса тебе понравилась?

– Честно? Я ничего не понял. Но мужик молоток. Маркиз то есть.

– Никакой он не маркиз, – вздохнула я. – Но молоток, это точно.

– И ты не маркиза?

– И я нет, – усмехнулась я. – Если бы я была титулованной особой, богатой и знаменитой, то, думаешь, он бы меня бросил?!

– Что-то я запутался, – признался Мишаня, – лучше пойду приветы передавать.

Мы тепло попрощались, я выразила надежду, что ближайшие дни водитель точно не станет присутствовать на спектакле. Он подтвердил, что не будет. Ходил каждый вечер потому, что у него было задание – как только я выйду на сцену, сразу подарить мне белые розы. Почему белые и почему мне?! И кто дал ему это задание? Вопросы вертелись на языке, но я сдержалась. Сказала себе, что мне совершенно не интересно, что там обо мне думает Давыдов, собираясь на Красной горке жениться на своей великолепной мачехе!

– Катюха, это полный успех!

Наконец-то Заславский с Вандой Вольфовной покинули сцену и своих восторженных поклонников.

– Айда с нами кататься по ночному городу! За такси плачу я!

– Спасибо, Иван Сергеевич, но я так устала, так устала, домой пойду.

– А мы вспомним молодость! – решилась Ванда Вольфовна. – Детка, – прошептала она мне на ухо, – ты знаешь, что дороже всего на свете?!

– Знаю, – кивнула я, прекрасно помня ее прежний постулат. – Дороже всего на свете – здоровье. Его нельзя купить.

– Глупенькая, – она потрепала меня по щеке. – Какая ты еще молоденькая и глупенькая! Дороже всего на свете – любовь. Это ее нельзя купить ни за какие деньги! А здоровье? Что здоровье? Врачи научились вживлять людям новые сердца. Но нам всего дороже старые, надтреснутые, раненые, больные любовью… Люби, Катенька, люби! Это так прекрасно!

И она, грациозно взмахнув подолом длинного платья в стиле пэчворк, упорхнула вместе с Заславским кататься по ночному городу.

А я подхватила свой букет белых роз и потопала домой, по дороге размышляя, что действительно дороже всего на свете. У меня выходило не что, а кто.

Февральская стужа промораживала мой хрупкий организм до костей. Ледяной ветер, договорившись с мрачным тусклым небом и едва светящими уличными фонарями, дополнял картину апокалипсиса в отдельно взятом месте города. Я возвращалась через стихию домой, где меня, увы, никто не ждал. Прижимала к себе букет роз и молила небеса, чтобы цветы не превратились в жалкие ледышки. Яркий, праздничный целлофан, в который они были обернуты, уже пораженчески хрустел на морозе. Я шла мимо реки, которая все-таки не справилась со стужей, проиграла – ее вода замерзла, покрывшись толстым слоем льда. В выходные сюда приходили дети, чтобы покататься на коньках. Да, во всем этом холоде я нашла позитивное начало того, что зима вовсе не так плоха, ведь когда-нибудь она обязательно пройдет и наступит весна.

После Нового года и январских каникул короткий февраль тянулся нескончаемо долго. И если бы не новая постановка Заславского, увидевшая свет буквально за считаные дни, то на меня навалилась бы страшная апатия. Я часто думала о том, насколько правильно поступила, сбежав из поместья Давыдовых. Возможно, нужно было остаться, чтобы посмотреть на реакцию Артура при виде раритетного письма, дарующего ему право собственности на богатое наследство. Просто посмотреть ему в глаза и сразу увидеть в них… что?

Я боялась это увидеть: безразличие, вранье, испуг.

Я предпочла испугаться сама и сбежать.

Артур еще несколько раз позвонил, но я поставила его номера в «черный список» и, казалось бы, зажила спокойно.

Конечно, мне так только казалось! Давыдов снился мне практически в каждом сне. Чаще всего это был сон о том, как я от него убегала, а он меня догонял, и все заканчивалось на самом интересном месте. Я просыпалась и думала: а дальше-то что?! В реалиях дня оставалось одно большое ничего. А ведь он мог не только звонить, но прийти в театр! Мог бы прийти, подойти ко мне и сказать… Я бы ответила, что в нем не нуждаюсь и видеть его больше не хочу. Скорее всего, он потому и не приходил.