Мое сердце и другие черные дыры - Жасмин Варга

– Можешь не рассказывать, что историю знают повсюду. – Я давлю кулаками на глаза и втягиваю в себя всхлип, не пуская слезы. Все мое тело ломает от чувства стыда. Не только за отца – хотя и этого бы хватило, но я не могу поверить, что была такой дурой и думала, будто скрою правду от Романа.

Я хлюпаю носом, и соленый вкус просачивается в горло.

– Если ты знал, почему не сказал? Зачем постоянно спрашивал про отца?

Он снова берет меня за руку и стискивает ее.

– Потому что хотел знать, что ты доверяешь мне, что не считаешь, будто я отвернусь от тебя. И потом, мне хотелось услышать всю историю от тебя.

Он тянет меня за руку, умоляя на него посмотреть. Я немного поворачиваюсь – так, чтобы видеть край его лица, но не встречаться с ним глазами.

– Мне казалось, тебе нужно рассказать об этом. Я и сейчас в этом уверен.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Иногда выговориться помогает. Мне полегчало, когда я рассказал тебе о Мэдди.

Все внутри меня озаряется надеждой:

– Правда?

– Ты дала мне то, чего не дал никто другой.

– Что же?

– Смотрела на меня одинаково до и после моего рассказа. Я хочу отблагодарить тем же.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Я расскажу тебе все, что знаю.

Он выпускает мою руку и обнимает меня. Я кладу голову ему на плечо.

– Не сердись на меня, – шепчет он.

– Я и не сержусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Плечи у Романа широкие, но костистые, я чувствую, как напрягаются его мышцы под тяжестью моей головы.

– Ты правда не ненавидишь меня? Даже теперь, когда точно знаешь, что маньяк, которого показывали в новостях, – это мой отец? Я просто думала, ты очень расстроишься, потому что… – я цепляюсь взглядом за потускневшую банку из-под колы, валяющуюся под столом, – ну, потому что вы с Брайаном Джексоном дружили.

Он гладит меня по голове, зарываясь пальцами в мои спутанные кудри:

– Клянусь: я не ненавижу тебя, Айзел. И не мог бы возненавидеть. И уж точно не стал бы ненавидеть тебя за это. Ты ничего не сделала брату Брайана, ты его не убивала.

Его слова отдаются у меня в голове: «Ты ничего не сделала брату Брайана, ты его не убивала». По мере того, как они проникают в сознание, я чувствую, как туманная пелена застилает глаза. По щеке скатывается первая слезинка, а потом, сотрясаясь всем телом, я начинаю безудержно рыдать. Я не понимаю, почему плачу теперь, именно теперь, когда впервые не хочу умирать.

Он окутывает меня руками, и я вжимаюсь лицом в мягкий хлопок его футболки, пахнущий стиральным порошком и дымом костра. Роман продолжает гладить меня по голове, и я сосредотачиваюсь на его кинетической энергии. Я не хочу, чтобы он останавливался. Я хочу, чтобы он продолжал движение.

Роман шепчет мне на ухо:

– Расскажи все, Айзел.

Я втягиваю влажный воздух, расправляя легкие, – сердце, кажется, сейчас лопнет. Выпутываюсь из его объятий, утираю слезы и прочищаю горло:

– Прости.

Он едва заметно улыбается.

– Тебе не за что просить прощения. Перестань, чокнутая ты глупышка.

Я мрачнею.

– Видишь – ты тоже считаешь меня чокнутой. Из-за моего отца.

Роман качает головой, его кривая улыбка делается шире и «расправляется».

– Нет. Я считаю, что ты чокнутая глупышка совсем в другом смысле. В очень красивом.

Сердце сбивается с ритма. Мне хочется спросить его, как он может так говорить – за семь дней до нашей предполагаемой смерти. Это нечестно. Он не может позволять мне влюбляться, если собрался меня покинуть. Если хочет сбежать. Если знает, что это конец.

Слезы по-прежнему ручьями текут по моему лицу, он легонько подталкивает меня плечом:

– Расскажи мне.

Вытирая нос, я гляжу на его футболку, пропитанную слезами:

– Я испортила тебе майку.

– Меня не волнует майка, меня волнуешь ты.

Что-то внутри меня щелкает. Я словно бы всю жизнь подбирала код и только сейчас обнаружила, что терзаю не тот замок. А теперь сейф со всеми моими секретами распахнулся настежь, и я чувствую, как поток крови бурлит у меня в груди.

– Хорошо, я расскажу тебе, что знаю.

Даже не глядя на него, я могу поклясться, что чувствую, как он кивает. И я определенно ощущаю его взгляд на своем лице – мягкий и нежный, как первый снег. Мы некоторое время молчим, прижавшись друг к другу. Моя серая кроссовка прижимается к его белой, заляпанной грязью, и мне хочется, чтобы мы могли остаться так навсегда. Но в глубине души я понимаю, что это невозможно, и потому наконец-то рассказываю ему все. Полностью. До конца.

– Мои родители переехали в США из Турции до моего рождения. Сначала жили в Мичигане, но потом какой-то папин родственник – или мамин… – Я перевожу дыхание. Роман прав: я никогда не рассказывала эту историю, никогда с тех пор, как отец оказался за решеткой. Она жила в злобных шепотках за моей спиной или в приглушенных голосах мамы и Стива по ночам, когда они думали, что Джорджия, Майк и я уже спим. Она изменялась, подделывалась, искажалась на разные лады. Но никогда не была моей историей.

– Так или иначе, – продолжаю я, – этот родственник держал тут, в Лэнгстоне, небольшой магазин, и когда умер, родители переехали сюда и унаследовали его бизнес.

Роман фыркает.

– Да уж, понимаю: нашли куда переехать. Но вот переехали, и через пару месяцев мама забеременела. Но когда я родилась, они стали отдаляться друг от друга. Мне и года не было, когда они расстались. Неудивительно: перепады настроения у отца были чудовищными. В одно утро мог встать ни свет ни заря и готовить маме яичницу и горячие бутерброды. А на следующий день она, проснувшись, обнаруживала, что он в ярости пробил дыру в стене, а сам заперся в подвале и отказывается выходить. Со мной он тоже был таким. Но я боялась рассказывать об этом маме.

Я набираюсь смелости посмотреть на Романа. Он кладет руку на мою, и мы сплетаем пальцы.

– Продолжай.

– Папа остался в Лэнгстоне, работая в магазине, – не хотел, чтобы я пропала из его жизни. Я была для него всем… – Мой голос срывается. – А мама встретила Стива, и они поженились, и у них родилась Джорджия, а потом Майк, и я проводила с ними субботу и воскресенье, но вообще жила у папы. Он ненавидел выходные, потому что я уезжала от него.

Я гляжу на качели. Ветер, словно невидимый призрак, слегка шатает их. Интересно, а Роман с Мэдисон приходили сюда качаться? Я проглатываю соленые слезы. Понимаю: Роман ждет продолжения, но я подхожу к самой страшной части, которая никогда не укладывалась у меня в голове.