С окраин империи. Хроники нового средневековья - Умберто Эко

Как видите, что-то здесь не вытанцовывается. Только не надо мне говорить, что это нечестная игра и что нельзя апеллировать к философскому словарю, чтобы поставить в неловкое положение генерального прокурора. Это генеральному прокурору не к лицу прибегать к такому дискредитированному и чересчур вескому слову, как Судьба, вернувшемуся в современный обиход, если не ошибаюсь, благодаря учителю из Предаппио.

Но может быть, синьор Паулезу сказал это все просто так. Выразился в духе простого обывателя, рассуждающего о «власти судьбы». В добрый час! Тогда стоило выразиться яснее и выстроить свою речь в соответствии с более здоровым и традиционным итальянским узусом. Сказать, например: «Граждане! Слышу поступь безжалостных шагов! Да, месть, ужасная месть! О, мать, милосердная дева! Бежим, бежим, бежим, бежим!»

Впозавчерашних газетах сообщали о досадном происшествии, случившимся с почтенным депутатом Донат-Каттином[326] на конгрессе Христианско-демократической партии, когда он, желая заявить, что не пойдет на исторический компромисс никогда и нипочем, выразился так, что аудитория поняла его с точностью наоборот, и это вызвало распрю воистину раблезианских масштабов. Что же там такое произошло? Речь члена парламента из Турина звучала буквально так: «Не существует, кроме как в заявлениях пропаганды определенного толка, такого положения, которое обрекло бы нас на роль консерваторов, если мы не пойдем на союз с ИКП[327]»; и конгресс, запутавшись в consecutio temporum[328], понял это так, что христианские демократы обречены на роль консерваторов, если не пойдут на союз с коммунистами. Одному Богу известно (это уместное здесь выражение), давал ли достопочтенный Донат-Каттин повод для подобного подозрения, но конгресс возмутился, и разверзлись небеса (а вот это в данном случае выражение неуместное, поскольку суть произошедшего как раз в том, что небеса предпочитают закрываться наглухо).

Попытаемся поглубже проанализировать этот показательный эпизод. Какой-нибудь неискушенный читатель может подумать, что конгресс христианских демократов – это, должно быть, место, где блистают риторикой. На самом же деле – и в этом состоит мой тезис – и конгресс, и, возможно, вся ХДП в целом страдают от ее недостатка. Конечно, следует сначала оговорить, что мы имеем в виду под словом «риторика».

Существует расхожее представление (порожденное упадком школ риторики в девятнадцатом веке), что риторика – это дурная привычка всюду вставлять готовые напыщенные фразы, вышедшие из моды прочувствованные воззвания, разглагольствования на темы родины, Бога, семьи и мамы. На самом деле в Древней Греции риторика была чем-то совершенно иным и как таковая подвергается в наши дни переоценке со стороны разнообразных не вызывающих нареканий кафедр; желающему углубить свои знания читателю достаточно обратиться к великолепному «Трактату об аргументации» Перельмана и Олбрехт-Тытеки[329], переизданному в прошлом году издательством Einaudi по доступной цене. Риторика – это техника убедительной речи, разработанная для достижения консенсуса. Для древних – что в античности, что во времена средневековья – за рамками убеждающей речи оказывались многие виды аргументации, построенные на неопровержимых истинах, таких как логика, теология, метафизика. Для наших современников, куда более осмотрительных и скептически настроенных, неопровержимых истин осталось не так много (ряд суждений, вытекающих из постулатов и аксиом, как в математике), в остальном же, от политики до философии и от религии до государственного управления, все речи исходят из предпосылок в лучшем случае слегка вероятных, требуют согласия слушателя и посему являются риторическими. Если мы хотим убедить слушающего, то должны прибегнуть к определенным приемам. Так поступает адвокат, так поступает руководитель организации, так поступает профсоюзный деятель, так поступает политик, так поступает даже влюбленный по отношению к возлюбленной (и наоборот).

Однако если мы перечитаем фразу Донат-Каттина, то заметим, что она высказана с полным пренебрежением к каким-либо канонам риторики. Которая требует прежде всего определить настроение аудитории, затем подыскать в репертуаре аргументов наиболее действенные доводы (inventio[330]), затем расположить эти доводы в выверенной последовательности, как в детективном романе (dispositio[331]). И нужен пролог, и нужно вступление. И вступление первым делом должно содержать captatio benevolentiae[332] – ряд таких фраз и такое поведение, которые расположат к вам судью или слушателя наилучшим образом, вплоть до достижения высшей цели – insinuatio[333]. За ним следует partitio[334], то есть следует сразу пояснить, как будут организованы аргументы в речи, чтобы публика понимала, к чему ей готовиться; после чего надлежит развернуть narratio[335], которое может развиваться как в ordo facilis[336] (одно за другим, как происходили события в действительности), так и в ordo difficilis[337] (бесконечные сенсационные повороты сюжета, флешбэки, экскурсы в прошлое и так далее). Наконец, эпилог, и все довольны.