Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара

ряды. В этом качестве, как показал Следственному комитету Н. А. Бестужев, «Рылеев при небольшом чине своем служа охотою в Уголовной палате заслужил себе не отъемлемое имя честного и справедливого человека»[430]. Отрывок из его мемуаров описывает, как невиновный человек, ошибочно арестованный, выразил слезную благодарность М. А. Милорадовичу, военному губернатору Санкт-Петербурга, за то, что он отдал его дело на рассмотрение Рылеева. Он был полностью уверен, что теперь его оправдают, потому что «там есть Рылеев, он не дает погибать невинным!»[431] Даже Н. И. Греч, который в своих мемуарах постоянно очернял декабристов, оставляя особенно едкие комментарии для Рылеева, чувствовал себя обязанным признать, что в судах поэт «служил усердно и честно, всячески старался о смягчении судьбы подсудимых, особенно простых, беззащитных людей»[432]. Менее чем через год пребывания в должности у Рылеева было достаточно возможностей лично испытать на себе повсеместную коррупцию. Он гневно жаловался на это в письме Ф. В. Булгарину от 8 августа 1821 года, где писал, что беспринципная жадность чиновников в Санкт-Петербурге достаточно ужасна, но настоящих «кровопийц» и чудовищ можно найти в провинции. Неудивительно, что по истечении срока полномочий весной 1824 года Рылеев решил не баллотироваться на переизбрание, а вместо этого подал прошение об отставке[433].

Таким образом, легко увидеть, что Рылеев мог быть одним из немногих исключений из преобладающей нормы, учитывая общие стандарты того времени. Дубровин выделяет еще один редкий пример М. М. Сперанского, которого вдова генерал-майора Чесменского в письме к царю в 1823 году, по прошествии многих лет после его опалы, описала как «друга истины, вельможу правосудного, судию нелицемерного, защитника притесняемых и преданнейшего своему всемилостивейшему монарху». Далее Дубровин цитирует письмо С. Р. Воронцова к Ф. В. Ростопчину с жалобой на нехватку надежных людей. В самом деле, Воронцов сомневался, что даже в такой огромной империи можно найти более двух-трех человек, способных справиться с царящим административным хаосом, особенно в судебной сфере.

Среди проблем, обозначенных Дубровиным, было то, что после трех лет пребывания в должности дворяне ее покидали, но без того чтобы ввести своих преемников в курс дел. Поскольку не было процедуры передачи, текущие дела остались без внимания, и даже царские указы иногда не исполнялись. Одним из последствий было то, что подследственные томились забытыми в убогих городских тюрьмах. По мрачному выводу Дубровина, в целом провинциальная администрация, вверенная местным органам власти, была настолько гнилой, что была совершенно не способна защитить общественность от официальных злоупотреблений, вымогательства и несправедливости[434]. Единственное, что могло предпринять центральное правительство для искоренения такого зла, заключалось в частых ревизиях губернских правительственных учреждений, которые, хотя и вызывали временную тревогу, в конечном итоге оказывались неэффективными.

Управление культурной жизнью провинции

Различные источники, которые мы цитировали до сих пор, свидетельствуют о том, что культурный ландшафт провинциальной России во время правления Александра I в целом был довольно мрачным. Со времен Екатерины Великой в провинциальной культурной жизни произошли серьезные сдвиги, но в целом они были к худшему. Недавние исследователи отметили, что во время правления Александра I больше не существовало того «блестящего дворянского общества», которое когда-то проявлялось в собраниях, когда они собирались для избрания своих самых способных членов. Вместо этого постепенно установилась бесплодная формальность, когда ответственность все больше передавалась бюрократам, работавшим исключительно на губернатора[435]. Вряд ли помогло то, что сам царь все больше игнорировал губернии несмотря на то, что видел их своими глазами во время своих продолжительных поездок по различным форпостам своей империи.

Размышляя о культурной жизни Сибири того времени, иркутский мемуарист И. Т. Калашников отмечает, что в его родном городе не было библиотеки, кроме гимназической, подаренной Иркутскому училищу Екатериной II. Интересно узнать, что в библиотеке имелась «пресловутая энциклопедия — плод философов восемнадцатого века». Любопытно, что, хотя в последующие годы библиотека гимназии пополнялась, жителям Иркутска закрыли доступ к ней, «как будто прямое назначение ее книг было — гнить без пользы». К тому же книжных магазинов в городе тоже не было. В то же время заказ книг из Санкт-Петербурга или Москвы был дорогостоящим, хлопотным и ненадежным делом, которому не способствовало равнодушие к удаленным провинциальным покупателям со стороны столичных книготорговцев. Даже газеты и журналы были относительно редки, и заказы на них приходились в основном на подписку государственных органов на «Московские ведомости», поскольку «для внутренних и сибирских губерний Москва была как-то более знакомее Санкт-Петербурга». Калашников также сообщает нам, что из немногих журналов, доходящих до Иркутска, два наиболее заметных были старые номера «Вестника Европы» под редакцией М. Т. Каченовского и «Сын Отечества», начавший выходить в Отечественную войну, под редакцией Н. И. Греча. Поскольку он ловко отвечал потребностям современного читателя, то привлек наибольшее количество подписок, но даже в этом случае очень немногие из них приходили от жителей Иркутска, «хотя все чрезвычайно жаждали новостей»[436].

Нет сомнений в том, что отсутствие располагаемых доходов у столь значительной части дворянства неизбежно сказывалось на качестве и стиле жизни, особенно в провинции. Социальное взаимодействие и развлечения в основном были домашними и, как правило, ориентированы на семью. Например, Калашников заметил, что жизнь в отдалении от Иркутска была «исключительно семейной». Мест, где «можно было бы убить время за картами, или прогуливать иногда последние крохи бедного жалованья, не было вовсе». Правда, с началом наместничества М. М. Сперанского в Сибири в 1819 году был создан клуб дворянского собрания, но люди собирались там только раз в неделю. На весь город был всего один трактир, хотя входить в него считалось неприличным: его посетителями были лишь «несколько безнадежных бездельников»[437].

От самого Сперанского, проживавшего в Иркутске в качестве губернатора Сибири, мы получаем редкое представление о качестве жизни, которую он вел там. В письме от 17 декабря 1819 года пензенскому губернскому маршалу генерал-майору Н. Ф. Кишенскому он признавался: «Я провождаю здесь жизнь весьма единообразную и естьли бы издавни не привык я к делу и терпению, то было бы весьма скучно. Впрочем утешаюсь надеждою, что к марту месяцу все здешные дела мои кончатся и мне останется думать о возвратном пути, который по всей вероятности начну с мая»[438].

Среди тех, кого Калашников описывал как «голодных до новостей», был дворянин из Пскова Г. Г. Кушелев (1757–1834), который был крупной фигурой при дворе Павла I. Он был фаворитом царя и занимал должность заместителя председателя Адмиралтейского совета, но после вступления Александра I на престол он