Тьма - Алексей Атеев

– Мне неудобно. Я толстая, – сказала теща. – Ладно, пошевеливайся, Генка.

Отец усопшего ребенка вновь спустился в могилу и, преодолевая отвращение, принялся за работу. Фонарь он поставил прямо на голову сыну.

При первом ударе из-под гвоздя брызнула какая-то жидкость: то ли кровь, то ли гниль разложения. Гена бросил молоток, заперхал, заикал, и его едва не вырвало.

– На-ко вот… – Оказывается, предусмотрительная теща прихватила из дому бутылку самогона. Видать не весь запас погиб. Теперь она протягивала Гене полный стограммовый стаканчик и половинку соленого огурца. Гена охотно выпил и почувствовал, как тошнота отступает. Он вновь взялся за молоток и довольно споро завершил дело.

– Порядок, – сообщил он теще.

– Головку тоже приколоти, – распорядилась Анна Григорьевна.

– Это как же? Гвозди коротки.

– А ты через уши… Или лучше через щеки. Давай живее.

Пришлось и это пожелание исполнить.

– Теперь крышку забей.

– Налейте еще.

Гена споро проглотил еще стакан и совсем повеселел. Он схватил лопату и бодро принялся засыпать могилу. Теща налила и себе. Перед тем как выпить, она перекрестила могилу и громко произнесла:

– Спи спокойно, дорогой внучек. Больше не вставай. Пусть тебе земля пухом будет.

Когда довольные гробокопатели явились домой, уже совсем рассвело. Гена тут же завалился спать, а теща взялась за уборку в кладовке.

Примерно через час во входную дверь опять заскреблись. Света, которая так и не смогла уснуть, открыла. На пороге вновь стояло ее мертвое чадо. Из рук, из ног и из головы мертвеца торчали дюймовые гвозди. Увидев Славика в таком виде, Света немедленно грохнулась в обморок.

О, тараканьи растопыренные ножки, которых шесть!

Они о чем-то говорят, они по воздуху каракулями пишут.

Их очертанья полны значенья тайного…

Да, в таракане что-то есть.

Когда он лапкой двигает и усиком колышет.

Николай Олейников. «Служение науке»

Однако чудеса в тот вечер творились не только в семействе Соколовых. Еще один верхнеоральский дом стал ареной не менее удивительных событий. Этот дом, как читатель, наверное, догадался, принадлежал Косте Тимохину.

Нужно сказать, что нынешний верхнеоральский городской голова проживал в комфортабельном особняке, без преувеличения одном из лучших, если не самом лучшем в городе. Мы уже упоминали, что большинство коммерческих начинаний Кости заканчивалось плачевно. Олигархом, пускай даже местным, он так и не стал. Однако нельзя сказать, чтобы Костя бедствовал. Особняк он отгрохал после краха пивного бизнеса, но до начала бизнеса скакового. Поговаривали, Тимохин получил некие отступные от крупных пивных воротил.

Дом был трехэтажный, сложенный из красного австрийского кирпича, и выглядел как небольшой замок. Здесь имелись и кокетливые башенки с остроконечными шпилями, контрфорсы, аркбутаны и прочие архитектурные изыски, более уместные в каком-нибудь готическом соборе. Кирпичные стены венчали декоративные зубцы, а входные ворота, украшенные бронзовыми шишаками, больше подходили средневековой крепости. Не хватало только одетых в латы стражников возле них. Внутреннее убранство особняка, словно сошедшее со страниц модных журналов, было под стать его облику. Хозяйствовала в замке жена Кости Лида, миловидная особа лет тридцати пяти, в прошлом учительница литературы.

Это, так сказать, преамбула, а вот что случилось дальше.

Как и в доме Гены Соколова, началось все за обеденным столом. Костя явился под вечер, что называется, навеселе, и тут же потребовал ужин. В данном вопросе городской голова, он же походный атаман, был педантичен. В прохладную погоду он предпочитал куриную лапшу, а в жаркую – окрошку. Окрошку Костя ел тоже своеобразно. Он не наливал квас в тарелку, а запивал им заправленную сметаной мясо-овощную смесь. Квас обязательно должен быть ледяным и налитым в английскую пинтовую кружку с надписью «Guinness» на желтом ярлыке. К окрошке так же подавался обязательный ломоть черного, «бородинского» хлеба. Саму же окрошку Костя не солил, зато круто посыпал солью хлеб.

Итак, он сел за стол, взял расписную деревянную ложку и принялся за еду. Квас был в меру охлажден, хлеб в меру солен, а сметаны в окрошке, на вкус Кости, было – в самый раз.

И вдруг!..

И вдруг произошла неприятность, да еще какая!

Подцепив очередную порцию окрошки, он увидел среди резаных огурцов, редиса и яиц… таракана! Костя был чрезвычайно брезглив. Он поперхнулся, и только что съеденное полезло назад. Костя кое-как справился с рвотным позывом, сделал громадный глоток из лихой кружки и заорал:

– Лидка!

На зов прибежала жена. Уже по голосу благоверного она поняла: что-то произошло.

– Это что?! – вкрадчиво спросил Костя, указывая на представителя вида «Blatella germanica», или попросту прусака.

– Таракан, – не стала отрицать Лида, понимая, что спорить бесполезно.

– А как он сюда попал?

Жена пожала плечами.

– Не знаю даже… Вообще-то у нас их немного.

– Кого «их»? – все тем же зловеще-вкрадчивым шепотом поинтересовался Костя.

– Тараканов, кого же еще, – спокойно ответствовала Лида.

Она неплохо разбиралась в характере мужа и знала: в минуту опасности лучше всего сохранять самообладание, как бы он себя ни повел. А повести Костя мог себя как угодно. Вот сейчас, например, он мог швырнуть тарелку с окрошкой ей в лицо, а следом запустить кружкой с квасом. Впрочем, это был крайний вариант. Обычная шутка с ее стороны могла мгновенно разрядить обстановку.

– Значит, тараканов у нас немного? – все с теми же зловещими интонациями переспросил Костя. – А все-таки они есть. И, судя по всему, в приличном количестве, поскольку я могу их лицезреть в самых неподходящих местах.

Если среди братьев-казаков Костя старался выражаться попроще, использовал просторечие, а иной раз и ненормативную лексику, то дома, в присутствии образованной жены, нередко изъяснялся архаизмами. Кстати, это был один из основных признаков того, что он разгневан.

– А знаешь ли ты, несчастная, что я издал указ о борьбе с распространителями насекомых? Вплоть до порки! – воскликнул Костя.

– Читала, – бесстрастно отвечала жена. – И меня собираешься пороть? Так начинай.

Она облокотилась на стол и правой рукой задрала подол.

Стринги жены, а главное, вид ее голой попы немедленно поменял настроение Кости на сто восемьдесят градусов, и он рассмеялся. Засмеялась и Лида, словно ничего не произошло. Окрошку вывалили в унитаз, жена положила новую порцию, и ужин был продолжен, правда, ненадолго. Перед глазами у Кости стоял загорелый зад жены, и в нем внезапно проснулось желание.