Контрольное вторжение - Михаил Медведев

— Прощайте, — прошептал я женщине. — До встречи в новом мире.

— До встречи, юноша. — Она дотронулась до виска, пытаясь сбросить мне номер своего телефона, но наша сеть здесь не действовала. — Верьте в лучшее, — пожелала она мне.

— Буду верить, — пообещал я.

В небольшом помещении кубической формы за квадратным столом сидел невероятно толстый человек в угловатой военной форме. Погоны на его плечах топорщились подобно рудиментарным крыльям нелетающей Птицы. Каким-то невероятным способом этому сапиенсу удалось превратить себя в кошмарное нагромождение жира. Достигнуть такого впечатляющего результата можно, лишь специально набирая массу по примеру борцов сумо. Возможно, что среди местных варваров большой вес являлся признаком авторитета и положительно выделял толстую особь среди худосочных соплеменников. Помнится, нечто подобное наблюдалось в примитивных племенах. Толстяк плотоядно хмыкнул и гостеприимно указал мне на стоящий перед его столом квадратный табурет. Я бы не очень удивился, если бы он сейчас достал из шкафа глубокую тарелку, вилку и облизнулся, поглядывая на меня.

Несмотря на потрясающую воображение массу тела, враг выглядел вполне здоровым, крепким, у него было хорошее настроение, он непрерывно что-то жевал и улыбался, демонстрируя великолепные ровные зубы.

— Я сержант Эш, — представился толстяк и самодовольно оскалился.

— Очень приятно познакомиться, — сдержанно кивнул я и сел на предложенную табуретку.

— Рад вас видеть, рядовой. — Эш хлопнул пухлой ладонью по столешнице, и за его спиной, там, где только что была гладкая крашеная стена, прямо в воздухе появился простенький двухмерный экран.

Эш горделиво покосился на меня. Неужели он хотел меня удивить? Вероятно, для местных дикарей летающий двухмерный экран является серьезным достижением. На полупрозрачной плоскости появилась моя фотография и какой-то текст. Я присмотрелся к аккуратным прямоугольным абзацам. Родился, поступил, учился, окончил… Невероятно! Это же мое личное дело!

Доступ к нему могу иметь только я, паспортная служба и мое начальство рангом не ниже руководителя предприятия.

— Вы видите, рядовой Ломакин, что мы очень многое знаем о вас, поэтому допрос не имеет никакого смысла. — Эш снисходительно махнул рукой, и экран послушно рассыпался на тысячи серебристых пылинок. — Буду с вами полностью откровенен, солдат, — он говорил по-русски абсолютно чисто, и мне почему-то это было очень неприятно. — У вас есть шанс на хорошую карьеру, но вам придется многое изменить в себе. В новом свободном мире, который мы построим на руинах вашего тоталитарного лагеря, нам будут не нужны сторожевые собаки тиранов. Вы, конечно, еще не собака, вы — щенок, но…

— Что за бред, сержант? — перебил я его. — Какая карьера? Какой свободный мир? Какой тоталитарный лагерь? Какие сторожевые собаки? Вы с кем вообще разговариваете?

Я демонстративно огляделся по сторонам. Кроме меня, толстяка Эша и его мускулистого бугая, который скучал у двери, в комнате никого не было.

— Не горячитесь, солдат. Вам еще многое предстоит узнать. Думаю, что некоторые вещи станут для вас настоящим откровением. Сейчас вас освободят от наручников. — Он сделал знак своему шкафообразному помощнику, и после нескольких неприятных рывков я почувствовал, что мои затекшие руки повисли вдоль тела.

Эти дуралеи так и не догадались меня обыскать. Наверное, понадеялись, что всю грязную работу сделали до них.

— Я понимаю ваше состояние, — сержант Эш сочувственно склонил голову. — Вы находитесь под присягой и имеете понятие о чести. К вам не может быть никаких претензий. Никто не любит предателей. Даже сами предатели себя не любят. И я не тешу себя надеждой, что после первой же беседы вы начнете сотрудничать с новыми властями. Просто своим небольшим предисловием я должен предварить те события, которые произойдут с вами в ближайшие два часа. Сейчас ваше сознание глубоко отравлено коммунистической пропагандой и вы неспособны воспринимать, в общем-то, самую элементарную информацию, которую жители свободного Мира впитывают с молоком матери.

Эш говорил приятным, хорошо поставленным голосом, без малейших признаков какого-либо акцента, но все же я чувствовал, что русский язык для него неродной. Он его выучил. Причем выучил сам, не пользуясь системами прямой загрузки знаний. Каждое слово он произносил с удовольствием, смакуя и пробуя на вкус как немец, недавно освоивший красивое французское произношение.

— Одурманенное тиранами население неспособно оказать сопротивление деструктивной идеологии, насквозь пропитавшей ваше общество. Апатичный и озлобленный народ используется деспотами для сохранения деспотической структуры подавления личности, — Эш неторопливо излагал заранее подготовленные и многократно обкатанные формулировки. — Зомбированных человекоподобных существ вроде вас могут убедить только бомбы. Дрезден, Хиросима, Нагасаки, Рязань, Пекин, Минск, Хабаровск — эти названия вам что-нибудь говорят?

— Хиросима ассоциируется с первой атомной бомбардировкой, — вяло ответил я, мне не хотелось вести осмысленные беседы с дикарем, пусть этим занимаются этнографы.

— А Рязань, Пекин, Минск?

— Очевидно, эти города в вашем мире были уничтожены аналогичным образом.

— Точно. Массовая гибель мирного населения повлекла за собой быструю капитуляцию и соответственно минимизацию жертв. Таким образом, точечное применение тотальных убийств стало благом для освобождаемых народов.

Пожалуй, древние сказочные чудовища, именуемые фашистами, кои, как известно, варили мыло из человеческого жира и делали абажуры из человеческой кожи, побрезговали бы пить из одного писсуара с сержантом Эшем.

— Мы хотим спасти вас, — убежденно поведал Эш.

— От кого? — с абсолютно искренним любопытством спросил я.

— От вашей ужасной идеологии. Вы сами не понимаете, что вы рабы. Миллионы ваших соотечественников гибнут в лагерях смерти, на них ставятся жестокие опыты, их заставляют голыми руками добывать урановую руду. За малейшее несогласие с властями любой из вас может быть расстрелян на месте. Агенты спецслужб убивают вас прямо на улицах. Ваша промышленность неспособна производить ничего хорошего. Вы все бедны и униженны.

— Что за бред? — потрясенно пробормотал я. — Вас обманули. Все, что вы сказали сейчас, — ерунда.

— Может быть, для вас это и ерунда, даже чушь, — легко согласился сержант, слово «чушь» он произнес очень сочно, с любовью. — Ваш мозг травмирован, и вы не можете узреть истину, но следующее поколение, которое родится в вашем мире, будет считать именно так, как я сказал. Мне жаль лично вас. Если вы, подобно последнему динозавру, будете верить, что нет ничего лучше, чем мезозойская эра, то у вас нет будущего. Очнитесь, на дворе четвертичный период. Дует ветер перемен.

Я молчал, размышляя о том, как симпатично будет выглядеть этот сержант с отрезанной головой. Было в этом жестоком мерзавце что-то от несмышленыша, хладнокровно отрывающего крылья у бабочки. Только вот ребенку можно объяснить, что все живое обычно испытывает боль, когда его рвут на куски, и он не будет так делать, а этот кретин обитает внутри замкнутого виртуального мира, где есть место только для его собственной правды. Ему невозможно объяснить, что мир сильно отличается от вбитого в его нейроны ущербного эталона.