Суховей - Игорь Стенли

Свернув с аллеи на улицу, которая так и называлась – Второй квартал, я скоро оказался у заветного коттеджа, утопавшего в зелени вишнёвых и персиковых деревьев. Во дворе меня уже встречали родители.

Наскоро разгрузившись и приняв душ, я спустился к ужину, хоть и позднему, но праздничному по случаю моего внезапного приезда. Я практически ничего не ел днём, поэтому с осторожностью отнёсся к гастрономическому разнообразию. Хотя не попробовать всего понемногу просто не мог. Мы сидели, делились новостями и мнениями о них. Мама подтвердила мою догадку о том, что после известных событий в Питере в посёлок съехалось много народа: в основном дети, внуки и другие близкие родственники жителей. Съехались как-то сами по себе, словно повинуясь единому инстинкту. Похоже, удалённое от мира и относительно защищённое местечко вселяло в людей уверенность.

Обсудили с отцом планы на завтра, и он отправился спать. Я решил помочь ему переодеться и подготовиться ко сну, а когда вернулся в гостиную, мама уже убрала со стола, загрузила посудомоечную машину и заварила чай. За этими посиделками она попыталась выведать ещё какие-либо подробности о моей работе, и стало понятно, что моя на первый взгляд вполне крепкая легенда трещит по швам под натиском материнского чутья. Но было поздно, глаза слипались по-настоящему, и скоро мы разошлись.

Основываясь на фольклоре, я всегда думал, что петухи начинают петь под утро, в крайнем случае часов с трёх ночи. Но это оказалось не так. Они начинают голосить стабильно с часу ночи, по крайней мере летом. Так выражение «встать с первыми петухами» потеряло для меня всякий смысл.

Когда наработаешься на свежем воздухе и вкусно поужинаешь, никакие петухи до утра не разбудят. Но бывают ночи, когда лежишь, думаешь о чём-то, какая-то тревога на душе, не спится, что-то слышится и мерещится во тьме. И вдруг первый петух заорёт. И сразу наваждение отступает, и спится уже лучше.

Но вот уже и петушиный крик прокатился по посёлку, и сверчки очень душевно стрекотали, а сон всё не шёл. Моё лучшее средство для подобных случаев – портативный плеер с аудиокнигами и любимой музыкой – остался у Вики. И мне пришлось прибегнуть к старому и почти забытому способу засыпания. Помнится, в студенческие годы, когда даже персональные компьютеры с трудом воспроизводили сжатые музыкальные файлы, а плееры работали на кассетах и нещадно жрали батарейки, я засыпал либо под радио, либо под «выдумки» – так я это называл. Если не спалось и в голову лезли лишние мысли, я просто включал воображение и начинал сам себе сочинять истории на ночь. Это меня убаюкивало. Был и приятный побочный эффект – невероятные по масштабу и красочности фантастические сны. Возможно, тогда во мне погиб молодой талантливый писатель. Нынешней бессонной ночью я решил применить давнюю методику. Придумал персонажа, место и настроение, а затем история начала развиваться, обрастая подробностями мира, событиями и другими героями. Ветер шумел в соснах, вдалеке лениво перебрёхивались собаки. Вскоре я безмятежно уснул.

Долина, когда-то представшая в виде живого доисторического ландшафта, превратилась в сухую безжизненную равнину. На заднем плане за горной грядой полыхают исполинские пожары, протягивая языки кроваво-красного пламени и чёрного дыма к свинцовым тучам. Остатки растительности высохли и поблёкли. Кое-где в лужах грязи, бывших прежде озёрами и реками, шевелятся крупные рыбы, жадно хватая ртом воздух. Крокодил пытается спрятаться в одном из таких мёртвых водоёмов, закапываясь в ил. Человек превратился в скульптуру – некое подобие античной статуи, без рук и головы, изрядно обветшалую и потрескавшуюся. Как немое напоминание о былых силе и великолепии. От крупного примата остался труп с фиолетовой ссохшейся кожей, покрытой клочками шерсти, под которой копошатся белые и жёлтые черви. Мне не хочется на это смотреть, но я невольно приближаюсь к раздувшимся останкам животного. Кожа натянута, как на барабане: малейшее касание – и чрево лопнет, выплеснув наружу гнильё. Сильный, резкий и жаркий поток ветра бросает песок и острые осколки, труп обезьяны взрывается.

Я открыл глаза, часы показывали начало пятого. А в пять мы с отцом условились выйти к пруду. От неприятного сна остались липкая испарина на теле да сгусток слюны во рту, который крайне не хотелось сглатывать. Я не поленился, встал, снял москитную сетку с окна и сплюнул вниз. Затем жадно выпил целый стакан заготовленной с вечера воды и отправился в душ.

Через час, почти по плану мы выдвинулись на рыбалку. Я катил коляску, а папа держал чехол с удочками и прочими снастями. Перед выходом мне пришлось накопать червей для наживки, и когда я ковырялся в компосте, выбирая из него его обитателей, в голове снова промелькнули обрывки странного сновидения, уже третьего в череде подобных. Конечно, и раньше меня посещали навязчивые сны, но теперешний сюжет был запоминавшимся до мельчайших подробностей и чётко развивавшимся. Сначала – доисторический ландшафт, пусть странный, но вполне живой и оптимистичный, и существа, пусть ещё более странные в своём составе, но словно отражавшие торжество природы, её радость от созерцания своих чад. Затем – катастрофа, огненный вихрь, медленно, но уверенно поглощавший всё живое, и печальный сочувственный взгляд всех трёх существ. А теперь – тлен, мёртвые пустоши, далёкие пожары, от человека осталось только воспоминание в виде потрескавшейся статуи, обезьяна мертва, а крокодил пытается спастись, закапываясь в жидкую грязь. К чему всё это? Неужели подсознательные отголоски интерпретации новых знаний? Подумаю об этом в самолёте.

Солнце окрасило небосвод розовым, и едва коснулось земли первыми лучами, как луговая роса заблестела на стеблях травы и развешанных в них паутинах. Свет свободно проникал сквозь эти редкие и невероятно красивые бриллианты из капель чистейшей воды. В то время как над озером ещё клубилась плотная дымка тумана.

Шёл второй день ожидания визы, разрешение на вылет могло поступить в любой момент. Однако я выставил глубину, насадил червя и закинул удочку. Не успели мы устроиться поудобнее в ожидании клёва, как отец вытащил из воды средних размеров краснопёрку. Похоже, то была награда за наконец реализовавшиеся планы по совместной рыбалке. Я держал в руках прекрасную рыбу – нашу с отцом любимую: тёмная спинка, золотистый живот и красные, как огоньки, плавники. Улов отправился в садок, а вслед за ним последовала ещё пара десятков разношёрстных рыб: от крупных карпов до заглатывавших крючок целиком бешеных окуней. Окуней мы не очень любили, ведь каждый раз приходилось извлекать из них крючки пинцетом и с большой осторожностью, в то время как остальная рыба дёргала поплавки как заведённая, словно просясь к нам в руки.

Солнце, не успев толком подняться над горизонтом, скрылось за плотной пеленой туч. Картина открылась живописнейшая, но гроза приближалась: подул прохладный ветерок, запахло влагой, клёв прекратился.

Нам с лихвой хватило и часа, проведённого у пруда. Я достал садок из воды и сфотографировал его содержимое на телефон для отчёта. Затем мы с отцом запечатлелись вместе с уловом. И ещё я сделал несколько красивых снимков окрестностей, но начавший накрапывать дождь заставил нас спешно отпустить рыбу и червей обратно в их родные стихии, смотать удочки и ретироваться домой.