Страна людей - Олег Ёлшин

Так в нашем городке появился еще один житель. Еще один сумасшедший безумец, Музыкант!

Доктор обследовал пациента, пожалуй, первого за последние месяцы. Девушка с прекрасными, небесными, неземными глазами примчалась утром в клинику и попросила о помощи. И он с радостью последовал за ней – больных у него не было, кого ему лечить, он совсем не знал. А тут больной! Парень, лежащий в кровати, был почти здоров. Почти, потому что совсем недавно, только вчера, он появился в этом городе, еще не успев получить иммунитет безумия. Он был простужен, находился в депрессии, был утомлен. Но, эти юношеские глаза уже светились огнем, таким знакомым, и доктор верил в его скорое выздоровление. Он не стал прописывать лекарств, потому что лекарства не помогали, в них не было никакого смысла. Люди сами научились себя лечить от телесных недугов, они перешли на другой уровень сознания, тело их следовало за разумом и теперь лечило самого себя.

– Просто нужно немножко обезуметь и тогда этот парень станет совершенно здоровым, – подумал доктор.

– Бред какой-то! Неужели нужно смертельно заболеть, чтобы потом оказаться здоровым? Неужели это так необходимо?

Так думал Иван Степанович, выходя от больного. Водоворот событий, всецело поглотил его внимание, и теперь он с удовольствием бродил по улицам, растворяясь в суете безумия и хаоса. Было раннее утро. Троллейбусы, запряженные диковинными тягачами, сновали в разные стороны. Люди стояли на остановках, запрыгивали в них, торопясь на… Нет, не на работу, а по своим делам. Они не хотели опоздать к своим садам и оркестрам, полям зреющей пшеницы и к морю, конечно же, к своему морю! Они выскакивали из транспорта, смело забегали на проходную завода, а тот уже вовсю дымил совсем не серым дымом высоких труб. Лишь розоватое облачко поднималось, устремляясь на высоту чистого и голубого неба, где светило солнце и не могло, не хотело помешать такому рабочему дню. На проходной стоял всем знакомый и всеми любимый Петр Ильич. Он гостеприимно открывал двери в свои цеха, не требуя пропуска. Да, и не нужен был этот пропуск. И даже, если бы лошадь, самая обыкновенная, попыталась проникнуть в святая-святых – ее бы не остановили. Но, лошадь больше сюда не стремилась, поэтому оставалось поверить на слово. А трубы дымили, низвергая в чистое небо розовые облака. Там, на заводе, люди снова стоя у станков, вручную, без электричества обрабатывали какие-то детали и узлы для фантастических аппаратов “Зайки”, выпиливали что-то по чертежам Архитектора и тащили все это к чудо-арке.

– А ведь, ничего не изменилось, – подумал Иван Степанович. – Все, как и прежде – одни идут на проходную, другие спешат в магазины готовить еду для горожан, третьи, не забыв свои инструменты, торопятся на репетицию или на рыбалку – все равно, как называть. На пасеку или к полям, плантациям и фермам. Все было по-прежнему, но все стало совсем по-другому. Но, почему больше нет тех безумцев, которые прилипают к телевизорам, лежа на мягких диванах, или точат карандаши, не стремятся отомстить кому-то или отобрать последний кусок. Не напиваются с горя или на радостях? И даже Петр Ильич встал вахтером на своей проходной. Он подарил свой завод этим людям! Что помогло им избавиться от депрессии, и каких рецидивов оставалось ждать еще? Верить в этот райский исход, в чертов коммунизм, как в избавление от всех недугов, совсем не хотелось. Так было бы слишком просто. А он привык к неожиданным поворотам судьбы и осложнениям этой странной болезни. Знал одно – все это было лишь затишьем перед бурей. Бурей, которая, скрываясь в черной туче, уже месяц висела над границами городка, пока не решаясь войти сюда, и навести свой черный “порядок”. Сюда, на территорию безумия и безудержного сумасшедшего труда.

Он потратил немало времени для создания антивакцины, для избавления людей от тяжелейшего недуга. Он хотел вернуть им, подарив прошлую жизнь, привычную и нормальную… насколько может быть нормальным само понятие “нормальное”, и вдруг натолкнулся на неожиданную, непредсказуемую, потрясающую формулу. Оставалось сделать шаг, и все повернется вспять, все расставится по своим местам. Ведь не могут быть гениальными все и не могут творить чудеса. Дано это лишь избранным, немногим, прожившим не одну жизнь в стремлении к истине и правде, правде и бесконечности, и обязательно несчастным избранникам, изгоям и праведникам, сжигавшим жизни свои на алтаре безумия и покорности, рабства и, наконец, свободы! Свободы выбора и гения! И когда твой гений освящает ярким светом все вокруг, ты тем временем ложишься в неизвестную общую могилку, а потомки даже не найдут туда пути, чтобы освятить труд твой и прах. Не найдут, потому что ты уже освящен.

Формула, ее цифры и символы, уравнение безумия и свободы и… любви! Эти знаки укладываются в нереальную последовательность, которая чертит формулу любви. И рука не поднимается стереть ее из души и тел нетленных. Тогда ты останавливаешься, больше не творишь, не делаешь ничего, потому что не имеешь на это права. Испугался он за себя и вовремя остановился? Испугался за них? Нет! В какой-то неземной или земной, но совсем другой жизни, все равно они сделают это! Но, имеет ли он полномочия Бога, когда это касается просто Любви?

Всю ночь, не переставая, шел дождь, нещадно заливая окраины городка за сеткой оцепления. Безжалостные молнии шквалистым огнем сверкали со всех сторон. Они не трогали палаток и часовых, не повредили кухню и арсенал с оружием, только вывели из строя полевую электростанцию, к которой была подключена металлическая сетка-ограда. Теперь и в военном гарнизоне, охраняющем наш город… вернее, охраняющий все вокруг от этого города (можно с ума сойти от этой путаницы) стало темно и холодно. Теперь гарнизон ничем не отличался от нашего городка, только в нем не было летнего солнца, было холодно и постоянно лил дождь. И находился он за сеткой-оградой, которая отделяла город безумия от страны здорового образа жизни и здравого смысла.

Проснувшись и выйдя на улицу, Орлов услышал знакомые звуки и поспешил на окраину. Такие же звуки он слышал там, где получил свое первое ранение, потом они привычными ударами приколачивали мишени к бетонным стенам на боевых учениях, а потом второе ранение и третье. И везде этот до боли знакомый и привычный звук автоматных очередей. Но, сейчас, в этом месте, в их городке, где светит утреннее солнце, где по улицам ходят дети, взрослые! Он заскочил в трамвай, запряженный вездеходом, и через пару минут находился около моря. Из-за металлического забора с вышки велась прицельная стрельба по человеку, который прятался у самого берега и короткими перебежками двигался в сторону от границы. Присмотревшись, Орлов разглядел солдата в военной форме. А в сетке неподалеку зияла широкая дыра. Какой-то военный, стоя рядом с вышкой, отдавал приказы. А парень в форме успешно уворачиваясь от трассирующих пуль, продолжал двигаться вглубь городка. Тогда Орлов, не пригибаясь, не думая ни о чем, в полный рост пошел к сетке оцепления на горе-снайпера.

– Стоять, – закричал военный из-за сетки, – но Орлов молча продолжал шагать.

– Я сказал стоять, стрелять буду! – повторил военный. Это был человек в форме майора, видимо, он и руководил операцией.