Брусиловская казна - Сергей Бортников

22 июня 1941 года началась самая страшная в истории человечества война. Сами немцы на Полесье появлялись крайне редко. «Новый порядок» обеспечивали добровольцы, которых набирали из числа антисоветски настроенных украинцев. Они помогали оккупантам реквизировать у населения скот, продукты питания, составляли списки «остарбайтеров». Погнали в Германию и одну из моих сестёр. В то время УПА уже стала реальной силой и могла достойно противостоять агрессорам. Одну из самых ярких операций мы провели осенью 1943 года. К тому времени немцы по неизвестным причинам расформировали отряды полиции и стали сами осуществлять набеги на сёла. Голобщину боронил курень Голубенко, состоявший из трёх сотен бойцов. Фашисты двигались со стороны Рожище. Возле Яновки[61]мы остановили их пулемётным огнём. Скольких убили и ранили – точно не знаю, немцы забрали их с собой. А вот одного фрица посчастливилось взять в плен… К сожалению, серьёзно поредели и наши ряды. На моих глазах слепая пуля угодила в голову сотенному Берновскому…

Это был мужественный и справедливый человек. В возглавляемом им подразделении царила строгая воинская дисциплина. Конечно, для нужд войска иногда приходилось брать у крестьян коней, свиней, коров, но это делалось в присутствии солтыса, под расписку! Последнего имущества мы никогда не трогали. Напротив. Не один раз возвращали законным хозяевам скот, реквизированный у них советскими партизанами! А те лишь горько улыбались в ответ: «Оставьте себе, хлопцы… Всё равно завтра придут красные – и всё отберут!»

Ещё запомнился такой эпизод. Случился он тогда, когда фашисты уже драпали на запад. Наш отряд контролировал мост через Припять. А немцы надеялись пройти по нему без боя. И, чтобы избежать кровопролития, предложили откупной – машину сахара! Мы, естественно, согласились. Дефицитный продукт опять же раздали малоимущим.

25 декабря 1943 года три куреня (Голубенко, Орлика, Мазепы) принимали участие в акции, направленной против польских боевиков, в то время вырезавших целые украинские сёла. Преимущество в вооружении было на нашей стороне, но на подмогу противнику неожиданно подоспели немцы. В неравном бою у села Засмыки[62]полегло немало моих товарищей.

После того разгрома меня и ещё нескольких молодых парней направили в деревню Карпиловка Камень-Каширского района, где из нас стали готовить младших командиров – подстаршин УПА. Руководил подготовкой Рудый. В новогоднюю ночь (с 1943 на 1944-й) он выступил с речью:

«Друзья! На нас снова надвигается коммунистическое иго! Мы должны разойтись и оказывать сопротивление небольшими группами!»

Коммунистическая пропаганда долгие годы утверждала, что между руководителями УПА и фашистской верхушкой якобы существовали какие-то тайные договорённости. Мол, гитлеровцы бандеровцев не трогали, чтобы в тылу большевиков осталась хоть какая-то вооружённая оппозиция. Как бы не так! Перед тем как отступить с Волыни, оккупанты осуществили целый ряд репрессивных мероприятий против нашей организации. В ночь с 1 на 2 января 1944 года в лагерь УПА в Карпиловке ворвались немецкие танки.

Многих убило на месте. Остальные разбежались кто куда. Я же предпочёл вернуться в родное село. Вскоре в него вступили советские войска. Тех, кто был в УПА, сразу сдали «органам» сочувствующие граждане. Меня вызвали на допрос в НКВД. Конечно же, от всего отказывался. Говорил, что не принимал участия в боевых действиях, что был в Карпиловке на подготовке и не успел доучиться…

Не помогло!

Собрали нас 120 человек и перебросили под Ковель. Случилось это накануне Воскресения Христова. Вот мы и стали умолять командира, чтобы отпустил на праздник домой. Мол, завтра же вернёмся в расположение с горилочкой и харчами. Такой приём всегда действовал безотказно. Пришёл я в Мырин, вычесал вши, сижу, думу думаю… А тут врываются контрразведчики и кричит: «Сдавай, гад, оружие!» Оказалось, кто-то из наших по дороге домой нарвался на патруль и выдал меня. Я стал говорить, что никакого оружия не имею, что уже призван в Красную Армию и отпросился только на Пасху – но разве можно им что-то доказать? «Пошли с нами, бандера!» – и всё тут!

Погнали меня в Рутку Миринскую[63]. Как водится, избили, забрали хромовые сапоги. Трижды принуждали рыть яму под собственную могилу – но пронесло! Самой страшной оказалась «последняя попытка». Дали мне лопату и в сопровождении хозяйки повели в сарай.

«Тут копай!» – велела женщина.

Мысленно попрощавшись с жизнью, стал выгребать землю, пока не наткнулся на ящик с зерном. Вот что, оказывается, было нужно красноармейцам!

На следующий день таких, как я, арестантов, собрали на железнодорожной станции Повурск[64]. Погрузили в вагоны для скота и повезли в Людинов, что в Орловской губернии… Там нас судили за антисоветскую деятельность. Срок давали один – десять лет. Либо штрафбат. На выбор.

Тем, кто соглашался «кровью искупить позор», обещали не трогать родню. А держать слово коммунисты, следует признать, умели! Поэтому большинство парней, в том числе и я, сразу согласились. Погнали нас аж под Финляндию. Из 200 человек в живых осталось только 25. Я получил пулю в живот и осколок в ногу. Вот какой кровью брались безымянные высоты. Вот каким образом зарабатывалось «прощение».

После мытарств по госпиталям попал в 123-ю гвардейскую артиллерийскую дивизию. Воевал на Карельском перешейке. Там и оторвало ногу. Сначала лечился в Сланцах под Ленинградом, потом в Вологде. Окончательно поправился после ранения уже в Нижнем Тагиле. Домой вернулся в памятном сорок пятом. По дороге стал свидетелем того, как в российских сёлах женщины пахали землю, запрягшись в плуг вместо скотины. Рассказал об этом односельчанам. За что и удостоился чести познакомиться с уполномоченным НКВД. «Не распространяй сплетни!» – сказал он мне. На что я ответил, что это не сплетни, а чистая правда. Мол, собственными глазами видел.

– Скажи, какого цвета эта стена? – спросил тогда чекист.

– Белая!

– А я утверждаю, что она чёрная. Понял?

– Понял! – послушно согласился я.

Так и закончилась моя вооружённая борьба…

Бывшие соратники частенько наведывались в Мырин. Помогал им чем был богат. А вот уйти в леса, безногий, уже не мог. Со слезами на глазах наблюдал за тем, как красные добивали боевых побратимов. Мало кто из них давался живым… Последним пустил себе пулю в висок окруженный «ястребками» Володя Щур. Случилось это в лесу, на территории которого сейчас находится фермерское хозяйство моего младшего сына. Похоронить бы вояка по христианскому обычаю, но до сих пор не могу найти его могилу…