Дом в небе - Сара Корбетт

Дональд выслушал меня спокойно.

– Хорошо, хорошо, – сказал он не вполне уверенно, но и не сердито. Я чувствовала себя девочкой-подростком, делающей признание отцу. – Дети – это дар Аллаха.

Через несколько дней Дональд вернулся и принес мне пластиковый стакан с плотно закрывающейся крышкой.

– Это тебе, – сказал он, – для твоего пи-пи.

Когда он вышел, я и Найджел покатились со смеху. Где он выучил это «пи-пи»? Не то чтобы нам было жуть как весело, но мы смеялись при каждом удобном случае – чаще, если слышали какое-то диковинное сочетание звуков от наших похитителей. Иначе можно было загнуться с тоски.

Помимо этого стакана Дональд притащил несколько брошюр на английском и с гордостью вручил нам. Их он купил на рынке. Там был каталог учебных заведений для студентов из Малайзии, выпущенный Британским образовательным центром в Куала-Лумпуре в 1994 году, включавший список учебных курсов, доступных по программе студенческого обмена в некоторых университетах Великобритании. Еще он оставил нам две старые книжки сказок для мусульманских детей и темную от плесени хрестоматию с текстами о Лондоне, напечатанную в 1981 году. А также почему-то часы – дешевые китайские мужские часы с цифровым циферблатом. Наверное, он полагал, что, если мы будем знать, который час, это облегчит нам жизнь. Мы с Найджелом как следует высмеяли эти подарки и снова погрузились в мрачное молчание, владевшее нами большую часть времени.

Потом я пошла в туалет, сделала «пи-пи» в стакан, закрыла его крышкой и отдала Дональду, который сел в машину и уехал.

В тот вечер, когда настало время молитвы, я не знала, о чем и молиться.

Я разглядывала руки Найджела. Несмотря на жару и грязь, они были чистые – ногти аккуратно подстрижены, между пальцами ни следа сомалийской пыли. Найджел был педант и чистюля. Он был таким всегда. Навещая его в Австралии, я видела, как тщательно он умывается по утрам, чистит зубы и одевается. Когда мы жили в палатке на острове у побережья Квинсленда, это он всегда вытряхивал песок из наших спальных мешков и следил за тем, чтобы я не бросала вещи в кучу. А сейчас руки были самой чистой частью тела Найджела. Благодаря вуду – ритуальным омовениям, которые принято совершать перед каждой молитвой. Джамал показал нам, как это делается. Нужно трижды вымыть руки, трижды прополоскать водой горло, промыть ноздри, омыть лицо, голову, уши и под конец ноги.

Мы с Найджелом по очереди исполняли это в туалете, используя воду из ведра, которую приносили нам мальчики. Сами они совершали омовения во дворе под краном или в отдельном туалете в другой части дома – им же пользовались трое других узников, поскольку в наш туалет они не приходили.

Я всегда пренебрегала мытьем ноздрей, только нарочно шумно сморкалась – на тот случай, если кто-то подслушивает.

Омовения очень важны. Они очищают вас перед беседой с Аллахом. Судя по результатам, Найджел намывался, как хирург, готовящийся войти в операционную. Эта часть ислама не вызывала у него отторжения. «Частота – это половина веры», – сказал Пророк, и на этом фронте, хотя бы в части рук, Найджел весьма преуспел.

Я рассматривала его руки просто потому, что больше смотреть было некуда. Иногда мы наблюдали, как по решетке ползают насекомые. А однажды, глядя в окно, заметили в переулке за домом толстую бурую змею, может быть, целых восемь футов длиной. Больше, к сожалению, она не появлялась.

Я вспоминала, как руки Найджела доставляли мне когда-то удовольствие и успокаивали меня. Это были умелые руки. Руки, которые построили дом. В нашей темнице его руки казались мне продолжением мозга – они томились без дела и цели.

Однажды после полудня, в самое жаркое время суток, когда у бандитов наступала сиеста, Найджел стал шарить в пакетах с вещами. Очевидно, он что-то придумал.

Час спустя мы играли в нарды. Из ватных палочек Найджел сделал фишки, из таблеток ацетаминофена при помощи ножниц вырезал кости – крохотные кубики – и ручкой написал на них цифры. На листке из блокнота он нарисовал два ряда обоюдоострых треугольников, и мы стали играть. Мы играли часами, мы играли днями. Он выигрывал, я выигрывала. Мы играли быстро и молча, как две мартышки в каком-то психологическом эксперименте на выживание. Если в коридоре раздавались шаги, мы быстро прятали все мне под матрас. Игры, как и другие развлечения, считались харам. Мы знали, что, если они найдут у нас нарды, мы будем наказаны.

Наконец, явился Дональд. Он подал мне листок бумаги, где было указано название аптеки и вымышленное женское имя, которое он использовал, чтобы сдать мою мочу на анализ. Возраст был мой.

– Ребенка нет, – сказал он.

– Аллаху Акбар, – вырвалось у меня, хотя по лицу Дональда было видно, что зря я это сказала. Нельзя благодарить Аллаха за отсутствие ребенка, потому что дети – это дар Божий, как бы там ни было.

Итак, я не беременна. Ложная тревога. Месячные не начинались из-за стресса, повлиявшего на работу гормонов.

Эта новость принесла мне облегчение, хотя и смешанное с разочарованием. Я не могла не почувствовать себя еще более одинокой. Где-то на заднем плане разочарования, как маленький жужжащий мотоцикл, маячило бледное воспоминание о сексе – чувственная роскошь, которая теперь казалась почти нереальной.

В первых числа октября закончился Рамадан. Наши тюремщики отмечали Ийд – праздник разговения. Они приготовили тушеную козлятину. Нам с Найджелом дали на двоих маленькую миску мяса, горсть липких фиников, тарелку печенья в сахарной глазури и даже несколько ирисок. У нас была одна ложка, которую Найджел из вежливости уступил мне. Козлятина была восхитительная – нежное отварное мясо с рисом и маслом. Но вскоре после еды у нас разболелись кишки. Мы по очереди бегали в туалет, страдая кроме прочего от головокружения и обезвоживания. Но ириски, оставлявшие сладкие лужицы на языке, мы съели все равно – мы не могли ждать, когда нам полегчает. Потом мы снова сели за нарды, стараясь не думать о том, что наш мир сузился до размеров обезболивающего в виде крохотного кубика.

Прошло пять недель. Однажды на шестой неделе я проснулась в бодром настроении.

– Сегодня будет хороший день, – сказала я Найджелу, когда нас разбудил первый крик муэдзина.

Он, как обычно, сделал вид, что не слышит меня.

Хороших дней у нас не бывало, но я чувствовала необходимость в надежде, хотя надеяться было все равно что бить кулаком в глухую стену, думая, что кто-то может откликнуться.

– Слушай, – сказала я как-то раз, – я не могу так долго молчать.

Мы лежали на своих матрасах, Найджел – отвернувшись к стене. Он не ответил, и это почти взбесило меня.

– Найдж, – продолжала я, – мы нужны друг другу. Мы должны разговаривать. Я просто схожу с ума, когда ты так молчишь.

Он перевернулся на другой бок и возмущенно спросил:

– Ты считаешь, что, если я буду говорить, тебе станет легче? Ты считаешь, я должен говорить, чтобы тебе было легче?