В плену страстей - Ферн Майклз

Фаррингтон изо всех сил заботился о молодых людях, оберегая и исцеляя их израненные тела. Оба время от времени бредили. Рэн жалко всхлипывала:

– Калеб, помоги мне!

А мужчина на соседней койке, казалось, отвечал ей:

– Рэн, я подожду тебя… Рэн! – крики его были полны отчаяния и разрывали старое сердце Обри.

Хотя Фаррингтон валился от усталости, сбивая температуру и меняя повязки, он отказался от помощи команды и отверг предложение одной женщины из трюма помогать ему в уходе за Калебом и Рэн. Никому, кроме себя, не позволял он пальцем прикоснуться к больным и проводил долгие часы, лежа на полу между их койками.

К концу третьего дня Калеб пришел в себя. Довольный Фаррингтон ласково заговорил с ним:

– Кэл, это я, Обри. Ты должен лежать тихо. Уже несколько дней у тебя жар. Я почти уверен, что у тебя сломаны ребра, но опасался делать тебе прокол из страха, что могу повредить легкое. Я сделаю это сейчас, но ты должен лежать спокойно. Кэл, ты понимаешь меня? Просто кивни головой.

Калеб слабо кивнул. Поняв, что он хочет о чем-то спросить, Обри предупредил, что не стоит тратить силы.

Калеб был слаб, как новорожденный младенец, ему едва удалось приподнять голову. Обри помог ему и ловко перевязал грудь Калеба полосками материи. Силы оставили капитана, и он провалился в глубокий естественный сон. Старый денди вздохнул. Калеб скоро поправится. Если о ком-то нужно беспокоиться, так это о девушке. Пора бы ей прийти в себя. Она то затихала, бледная и неподвижная, словно мертвая, то металась в беспамятстве и звала на помощь Калеба.

Когда на следующий день Калеб проснулся, он услышал голос Рэн. На мгновение ему показалось, что он снова привязан к штурвалу среди бушующего шторма и слышит крики Рэн о помощи. Калеб поднял полные страдания глаза на Фаррингтона. Старый картежник указал пальцем на соседнюю койку, и Калеб обомлел от неожиданности. Это было похоже на чудо: она жива и действительно зовет его! Калеб сделал слабую попытку встать, но боль, пронзившая тело, отбросила его назад.

– Скажи, Обри, она плоха? – едва выдохнул он. Фаррингтон пожал плечами.

– Я не доктор, Кэл. Думаю, она умирает. Она постоянно зовет тебя, но в сознание не приходит. У нее очень высокая температура, как и у тебя, но ты вышел из кризиса. У нее помяты ребра и было вывихнуто плечо, хотя не очень серьезно. Мы с Харкином вправили его; не могу сказать, что процедура была приятной, но она все равно ничего не чувствовала. Последние несколько часов ее знобит, я закутал ее одеялами, какие только мог найти. Харкин постоянно носит с камбуза горячие кирпичи, но, кажется, ничего не помогает. Я не знаю, что делать. Извини, Кэл.

– Это я во всем виноват. Я не должен был оставлять ее с этим негодяем-священником… Сделай же что-нибудь! – взмолился Калеб.

– Ждать – вот что нам остается, – грустно промолвил Фаррингтон.

– Ждать и смотреть, как она умирает, – простонал Калеб.

Вдруг он вспомнил, как однажды у сына Сирены, Майкла, была страшная лихорадка. Мать положила его в свою постель, чтобы согреть мальчика теплом своего тела, и лихорадка скоро прошла. Правда, через два дня Майкл скончался, но Калеб не желал думать о смерти. Рэн не умрет! Она не может умереть!

– Принеси ее сюда, Обри, и положи рядом со мной. Не смотри на меня так, старый лис. Тепло моего тела спасет ее. Сними с нее все. Я не смогу согреть ее, когда она закутана в мокрые от пота одеяла. Действуй осторожно и аккуратно, Обри.

Превозмогая боль, Калеб отодвинулся к стене, освобождая место для Рэн. От напряжения и волнения Кэл почувствовал головокружение, ему стало трудно дышать.

Обри уложил девушку рядом с Калебом и скромно отвел глаза в сторону, когда Кэл нежно обнял Рэн и стал баюкать ее, шепча ласковые слова, которые Фаррингтон не мог разобрать. Картежник решил, что самое время отправиться наверх: неприлично смотреть на то, что видеть не полагается.

– Калеб, помоги мне, – чуть слышно выдохнула девушка.

Кэл осторожно прижал ее к себе, стараясь не причинить боли.

– Я здесь, Рэн, я здесь…

Целый день Рэн звала Калеба, а он отвечал, прижав рот к ее уху. Сильные руки моряка бережно обнимали ее тело, а губы время от времени нежно целовали девушку в щеку.

Ночью, когда лихорадка стала спадать и сон Рэн стал спокойнее, ее слова зазвучали более отчетливо. Теперь девушка не только звала Калеба. Он слушал, что говорила Рэн, и сердце его готово было разорваться, когда постепенно она рассказала, что с ней сделал Малькольм. Сначала Калеб толком ничего не понял, но на исходе ночи, в течение которой он продолжал нашептывать девушке успокаивающие слова, Рэн довольно связно поведала, как Малькольм проиграл ее в карты грубым и угрюмым матросам. Она зажмурила глаза от ужаса, словно опять переживая тот кошмар, но слова снова и снова слетали с языка. Казалось, лишь звук голоса Калеба давал ей силы. Ближе к рассвету Рэн смогла ответить на простейшие вопросы, и Калеб уже ни капли не сомневался, что ужасы, описанные Рэн, не были бредом больной. Все это произошло с ней на самом деле.

Калеб чуть не обезумел от ярости. Ему хотелось убивать, крушить, разрушать. Калеб пытался убедить себя, что испытывает естественную реакцию брата, который узнал, что его сестру изнасиловали. Но когда Рэн успокоилась и доверчиво прижалась к нему, Калеб понял, что боль эта гораздо глубже, чем просто братская. Не стоило долго убеждать себя, но он мог бы полюбить Рэн. Он сумел бы переждать, пока мучительные воспоминания девушки о ее первом физическом контакте с мужчиной. Калеб проникся уважением к внутренней силе Рэн и ее мужеству жить после совершенного над ней надругательства. Он сам был свидетелем опустошения женщины после изнасилования. Вспомнив, что произошло с Сиреной, и представив, что сотворили с Рэн, Калеб еще крепче прижал к себе девушку, которая мирно спала на его руках. Глаза его подернулись влажной туманной пеленой, и свет единственной лампы расплывался перед ним.

* * *

К полудню следующего дня у Рэн начала снижаться температура. Калеб осторожно слез с койки, стараясь не потревожить девушку. Со времени шторма она впервые спала нормальным сном. Осторожно поддерживая помятые бока, Калеб махнул Фаррингтону, который спустился проведать их, чтобы тот возвращался наверх.

Одевшись, Калеб еще долго стоял, глядя на Рэн. Его снова захлестнуло желание защитить ее и уничтожить Малькольма Уэзерли. Рука его сама потянулась, чтобы отбросить спутанную прядь волос со щеки Рэн, но Кэл быстро остановил себя. Он не должен испытывать к ней ничего, кроме братских чувств. Рэн необходимо прийти в себя после потрясения, а не бросаться в очередной любовный роман. После того, что ей пришлось пережить, сможет ли она когда-нибудь довериться мужчине? Сирене понадобилось много времени, чтобы преодолеть воспоминания о перенесенных страданиях, прежде чем признать свою любовь к Ригану и отдаться ему.

Калеб сказал себе, что у него нет времени для таких игр. Рэн – его сестра, или почти сестра. А свои физиологические потребности он удовлетворит с другой женщиной, которая не будет рассчитывать на что-то большее. Если Рэн захочет выговориться, он всегда будет рядом.