Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору - Игорь Симбирцев

Так что смерть Владимира Маяковского всеми серьезными исследователями этой проблемы считается самоубийством вследствие действительно тяжелой депрессии поэта на почве личных проблем с женщинами и известного разочарования в своей прошлой партийно-литературной деятельности. Иногда к этому добавляют, что Маяковский в этой депрессии пересмотрел свои прежние романтические взгляды на революцию и советскую власть, увидел уход ранней своей мечты совсем в другую сторону в годы правления Сталина и что даже он мог этим самоубийством откреститься посмертно от тех, кто его поэзию позже буквально «приравняет к штыку» и его броскими строчками начнет оправдывать Большой террор. Как написал об этом предположении поэт Александр Городницкий, поэт-горлан мог этим выстрелом уйти от будущих обвинений: «Последний гражданский свой выполнив долг, злодеяний иных не содеяв – ты привел приговор в исполнение до, а не задним числом, как Фадеев». Такую версию часто выдвигают симпатизирующие Маяковскому литературоведы, пытаясь очистить приставший к нему образ партийного поэта и послушного сталинского агитатора. Хотя, честно говоря, версия его именно творческой и бытовой депрессии, усугубленной непростыми отношениями поэта с его женщинами, выглядит наиболее вероятной в качестве мотива самоубийства.

Маяковский действительно тогда начал тяготиться статусом официозного певца индустриализации, травлей советских критиков его последних произведений, а считавший себя главным специалистом по литераторам в ГПУ Яков Агранов был в последние годы так же часто около поэта, как его прямой начальник Ягода возле Горького. В версии о подаренном поэту чекистами пистолете обычно Агранова именуют этим таинственным дарителем. Хотя есть версия и о том, что этот злополучный пистолет Маяковскому вручил на праздновании десятилетия создания ВЧК в 1927 году другой его хороший товарищ в рядах ГПУ Валерий Горожанин, которому поэт посвятил свое стихотворение во славу ЧК «Солдаты Дзержинского». Расстрелянный, как и Агранов, в эпоху больших репрессий 1937 года Горожанин тоже был ветераном еще дзержинского призыва в ВЧК, куда перешел из рядов боевиков левых эсеров. Эсером в прошлом был и Агранов, и выпивавший до своего ареста с Маяковским чекист Блюмкин, похоже, что Маяковского тянуло именно к той первой плеяде чекистов Гражданской войны с левацким настроем, какой был присущ тогда и самому пролетарскому поэту.

К трупу застрелившегося Маяковского одними из первых подъехали именно высокопоставленные чекисты Агранов и Гендин, как считают сторонники версии об убийстве поэта госбезопасностью – чтобы на месте замести следы. Хотя и непонятно, какие же следы в этом случае заметались, Агранов был очень высокопоставленной фигурой в ГПУ к 1930 году, а никак не рядовым ликвидатором и заметателем следов. Агранов тогда вообще большую часть времени проводил в окружении писателей и поэтов, многие из них называли его Янечкой и считали милым человеком. Михаил Зощенко прилюдно благодарил чекиста-литературоведа за заступничество и помощь. Странно, что советские мастера слова были так расположены к чекисту, отправившему лично на заклание поэта Гумилева и профессора Таганцева в 1921 году, презрев данную им письменно клятву в обмен на признательные показания по их делу никого не расстреливать, но это тоже приметы советской эпохи.

Вся эта суета различных чекистов вокруг депрессирующего Маяковского в последний период его жизни, непонятные отношения с тоже имевшими отношение к ГПУ супругами Брик, различные слухи о подаренном или даже присланном с намеком пистолете с Лубянки – все это для сторонников предположения о ликвидации поэта руками умельцев из ГПУ служит подпорками в основание их достаточно размытой версии. Вот, например, эту версию отстаивает К. Кедров:

«Поэтам лучше держаться подальше от власти и политики. Власть не перехитришь, в игре с дьяволом всегда побеждает дьявол. Пуля Дантеса оборвала жизнь Пушкина в 37 лет. Чья пуля прервала в 37 лет жизнь Маяковского, пока неизвестно. Ясно лишь, что руководил операцией опытный агент ЧК Агранов. Такими же специалистами по тайным терактам были Волович, Горб и особенно странная фигура – Лев Эльберт, участник похищения и убийства генерала Кутепова. Бриков неожиданно услали за границу, Маяковского так же неожиданно не пустили, и в квартире в Гендриковом переулке стал «маячить» Эльберт. Маяковский, конечно, знал, что его обложили со всех сторон. Чего стоит мрачная шутка за утренним чаем, когда поэт предлагает послать за границу Маяковского с заданием физически устранить какого-то политического деятеля. Шутка с довольно мрачным подтекстом. Здесь и намек на то, что Маяковского не пустили с Бриками в зарубежную поездку, и недвусмысленное напоминание, что поэт знает о его основной профессии – похищения и террор… Маяковского хоронил чекист Агранов. Если нет прямых доказательств о причастности Лубянки к гибели поэта, то нет ни малейшего сомнения в активнейшей деятельности Агранова по заметанию каких-то следов во время похорон. К удивлению родных и близких, похороны поручили возглавить не писателю, не поэту или, хотя бы для приличия, какому-нибудь партийному боссу, а малоизвестному широкой общественности чекисту… К удивлению Маяковского, в самый разгар травли вокруг него ему передают от Лубянки огнестрельное оружие. Удивленный поэт отсылает оружие обратно, но ему мягко и настойчиво возвращают оружие с мотивировкой, что так положено. Однако Маяковский не агент ЧК и не член коммунистической партии, ему оружие не положено».[6]

Хотя никаких иных улик против ГПУ в деле о смерти Маяковского нет, то и не стоит спецслужбу умышленно притягивать к любой наделавшей шуму смерти. Чекисты в эти годы и безо всяких тайных ухищрений загонят умирать в лагерь Мандельштама, после долгой травли убьют в тюрьме крестьянского поэта Клюева, расстреляют Пильняка, да и еще уничтожат десятки заметных деятелей советской литературы – обвинений в доказанных злодействах против нашей культуры и без спекуляций на смерти Маяковского предостаточно. Уж если сам обласканный внешне советской властью автор «Тихого Дона» и будущий нобелевский лауреат Михаил Шолохов в конце 30-х годов ходил под дамокловым мечом возможного ареста и репрессий со стороны НКВД после заступничества за кого-то из земляков, что же говорить о менее защищенных деятелях искусства и литературы. Хотя тайные акции ГПУ – НКВД тех лет до сих пор будоражат умы исследователей, и особенно много копий в этой эпохе сломано вокруг убийства Кирова в 1934 году.

Эта еще одна смерть в середине 30-х годов вызывает до сих пор много споров и предположений, а также очень важна в истории взаимоотношений советской власти и ее спецслужб в эту эпоху – громкое убийство главы большевистской партии в Ленинграде Сергея Мироновича Кирова в 1934 году.

Сам факт, что Кирова застрелил выстрелом в затылок из револьвера в коридоре Смольного 1 декабря 1934 года террорист-одиночка Леонид Николаев, мелкий совслужащий, сейчас почти не вызывает сомнений, хотя периодически пытаются оспорить и это. Все многочисленные в последние годы экспертизы по следам тех событий, включая даже недавнюю экспертизу оставшейся в музее одежды Кирова в день его убийства, в итоге все же упираются в однозначный вывод – стрелял именно Николаев, к тому же схваченный на месте преступления и свою вину сразу признавший. Сам Николаев на следствии заявлял, что действовал в одиночку и из политических соображений, назвал себя даже последователем народовольцев. Позднее появилась и любовная версия, по которой Николаев убил Кирова из ревности к своей жене Мильде Драуле, работавшей в секретариате Смольного и обратившей на себя внимание партийного хозяина Ленинграда. Сегодня эта версия считается самой вероятной.