Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман

Пол в спортзале был покрыт резиной. Сначала мы использовали маленькие голубые подстилки из пеноматериала, но затем усилия йогини Джанет оказались вознаграждены, и нам прислали настоящие оранжевые коврики для йоги, которые пожертвовал лагерю кто-то из внешнего мира. Высокая, спокойная, заземленная Джанет умудрялась создать ощущение, что она обучает нас чему-то важному, при этом не набивая себе слишком большую цену.

Занятия никогда не пропускала Камила из блока Б. Как и многие другие несчастные в Данбери, она обладала запоминающейся внешностью. Заметив Камилу в комнате свиданий, мой друг Эрик тотчас провозгласил ее «самой горячей штучкой американских тюрем – без обид, Пайпс». Она лучилась здоровьем и красотой. Высокая, стройная, с блестящей черной гривой волос, смуглой кожей, острым подбородком и огромными темными глазами, она всегда громко смеялась. Ее готовность смеяться по любому поводу очаровывала меня, но многие белые заключенные глумились над этим ее качеством.

– Такое впечатление, что эти пуэрториканки даже не понимают, что они в тюрьме. Вечно хохочут и танцуют, как идиотки! – ехидничала высокая, унылая Салли, которая хотела, чтобы все были такими же несчастными, как она. И такими же невежественными – Камила была колумбийкой, а не пуэрториканкой.

Камила была словно рождена для йоги – она с легкостью принимала позы воинов и прогибалась назад и вместе со мной хихикала, когда мы пытались устоять на одной ноге, закручивая вокруг нее другую.

Рядом с Камилой всегда занималась Гхада – одна из немногих мусульманок, которых я встретила в тюрьме. Определить ее возраст было непросто: ее лицо покрывали глубокие морщины, но в ней чувствовалось огромное жизнелюбие – должно быть, ей было около шестидесяти. Свои стального цвета волосы она скрывала под самодельными головными платками – в их роли выступали то наволочки, то контрабандные тканевые салфетки. Я точно не знала, что там происходило, но надзиратели, похоже, частенько конфисковывали ее платки. Нам нельзя было носить с униформой «банданы» – только купленные в магазине бейсболки или выданные при поступлении шерстяные шапки тюремного образца, которые были чертовски колючими. Мне казалось, что для мусульманок должно делаться исключение, но я так и не поняла, был ли хиджаб действительно под запретом в тюремной системе или же Гхаде просто не хватало настойчивости, чтобы получить разрешенный для ношения в тюрьме головной платок. С правилами она всегда была на «вы».

Гхада родилась в Ливане, но много лет прожила в Южной Америке. Она бегло говорила по-испански и вполне сносно объяснялась по-английски. Из-за долгой жизни в Латинской Америке в тюрьме Гхада получила статус уважаемой испанской мамаши, и это к лучшему, потому что она категорически отказывалась признавать главенство надзирателей и не обращала внимания на тюремные законы – ей удавалось избегать изолятора, только благодаря титаническим усилиям подруг, которые всячески пытались защитить ее от последствий такого безразличия к власти. Ее поведение одновременно раздражало других заключенных и заставляло ее уважать. Никто, похоже, не знал, за что Гхада попала за решетку, но все считали, что она тоже вор в законе. Гхада обожала йогиню Джанет и в основном поэтому посещала ее класс. Ей не было особенного дела до правильности поз, но к самому ритуалу она относилась с великим энтузиазмом.

Последним членом нашей разношерстной команды любителей йоги была сестра Платт, которая как раз старалась повторять все позы как можно точнее. У сестры Платт были зажаты бедра, поэтому всяческие скручивания и поза голубя вызывали у нее затруднения, а если за обедом она позволяла себе съесть порцию жирной картошки фри, с наклонами вперед ей тоже приходилось нелегко. Всякий раз, когда я делала глубокий выпад, она внимательно изучала меня и жалобно спрашивала: «Что же я делаю не так?»

Мы впятером сдружились, и эти несколько часов становились для нас едва ли не самыми приятными за неделю. Каждый раз мы встречались, чтобы прийти к спокойствию, которое здесь, в Данбери, можно было обрести только в собственном теле. В конце занятия Джанет устраивала сеанс релаксации, мягко объясняла нам, чего мы только что достигли, и перечисляла все, за что мы каждый день должны быть благодарны даже в этой тюрьме. И каждую неделю Гхада засыпала во время этой релаксации и громко храпела, пока кто-нибудь наконец ее не будил.

Однажды вечером мисс Махоуни, веселая заведующая образовательным отделом из тюрьмы через дорогу, многих очень обрадовала. Мисс Махоуни была одной из немногих работников тюрьмы, которые как будто стояли на нашей стороне. Насколько я могла судить, ее присутствие в образовательном отделе считалось несомненным плюсом, что перевешивало многие недостатки системы. У нее была дурацкая привычка «насиловать микрофон», когда она делала объявления по громкоговорителю. В тот вечер она сообщила, что в столовой пройдет лекция о гендерных проблемах, но не уточнила, что именно будет обсуждаться.

Затем она перешла к более важному:

– Следующих дам прошу явиться в кабинет надзирателя за результатами экзамена по общеобразовательной подготовке…

По ее голосу сразу было понятно, что новости всех ждали хорошие.

– Малкольм! – выкрикнула Махоуни.

Я спрыгнула с койки. Натали уже с десяток раз сдавала этот экзамен. Она слишком волновалась во время тестирования и никак не могла справиться с математической частью. Куда же она теперь подевалась?

Когда я вышла в главный коридор, многие уже кричали от радости, а из блоков и камер выходили все новые заключенные. Если женщина двадцати пяти, тридцати пяти, сорока пяти лет пытается в тюрьме получить среднее образование, сдает экзамен за экзаменом, усердно учится по плохонькой программе, сидя в классах среди злостных нарушительниц спокойствия, а затем наконец-то ей вручают аттестат, это настоящая победа. Некоторые из заключенных вылетели из школы тридцать лет назад и теперь извлекали из тюремного срока хоть какую-то пользу – достигали едва ли не единственной вершины, которой можно достигнуть в тюрьме. Кроме того, аттестат позволял этим женщинам наконец-то получать за свою тюремную работу больше минимума – не имея среднего образования, рассчитывать можно было лишь на четырнадцать центов в час, а их едва хватало на оплату зубной пасты и мыла. В тюрьме за все приходилось платить – за предметы гигиены, телефонные звонки, нужные вещи. Если у заключенной не было ни среднего образования, ни источника денег во внешнем мире, она была обречена. Натали много лет трудилась на тюремной кухне и была умелым пекарем – то есть весьма ценным сотрудником, – но платили ей не более пяти долларов шестидесяти центов в неделю за сорок часов работы.

Куда же запропастилась мисс Натали? Ее вызвали пять минут назад, но я не видела ее среди ликующих, кричащих и смеющихся заключенных, снующих по коридору. Куда пропала моя загадочная соседка, эта поразительно сдержанная женщина? Я знала, как сильно Натали хотела получить аттестат, и подозревала, что она очень переживала из-за проблем с математикой. И все же она упорно отказывалась от моей помощи в учебе. Теперь настал ее звездный час! Может, она где-то спряталась, стесняясь присоединиться к развеселой оргии поздравлений и незаконных объятий, устроенной прямо посреди коридора?