Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман

Больше всего мне нравилась еженедельная программа «Кассета 90-х», во время которой ставили лучшие песни каждого года 1990-х – по одному году в неделю. В горячую десятку 1991-го вошли Pavement, N.W.A., Naughty by Nature, Teenage Fanclub, Blur, Metallica, Nirvana и LL Cool J. Все их песни напоминали мне о Ларри и о той бедовой девчонке, которой я была, когда они только появились. Они звучали фоном, пока я беспечно моталась по свету, влезая в такие неприятности, которые спустя одиннадцать лет привели меня в тюремную камеру, и на бегу я заново переживала каждую из них. Каким бы глупым, бессмысленным и печальным ни было мое текущее положение, раз в неделю слушая «Кассету», я не могла отрицать своей любви к той безрассудной и отчаянной дурочке, которой оставалась до сих пор, пускай только в мыслях.

Семнадцатого мая у нас с Ларри была годовщина. Было невозможно отрицать, что нас разделяли километры и вина за это целиком лежала на моих плечах, но когда я нашла среди лежащих в часовне бесплатных открыток верное поздравление, мне стало немного лучше.

Форма меня, конечно, позабавила, но все чувства были описаны очень верно.

Я целый вечер лежала на койке и сочиняла, что написать на открытке. Мы встречались уже восемь лет. Я написала, что время пролетело очень быстро, а мы провели друг с другом целую четверть жизни. Что мы не раз рисковали, но всегда делали правильный выбор. Что я не могу дождаться, когда снова вернусь домой, к нему, моему единственному. Я обещала считать рассветы, пока не окажусь рядом с ним – где бы то ни было.

Однажды, когда мы пришли на работу, ДеСаймон вышел из конторы и закрыл дверь.

– Сегодня поработаем с подъемником, – объявил он.

Что он, черт возьми, имел в виду?

Оказалось, что работать нам предстоит с механическим гидравлическим подъемником. Я задумалась, зачем он нужен: все здания были довольно низкими – даже тюрьма возвышалась всего на несколько этажей над землей. ДеСаймон объяснил, что на территории было пару фонарей несколько десятков метров высотой. Подъемник использовался, когда нужно было заменить лампу или починить плафон одного из них.

– Черта с два! – воскликнула Джай, которая как раз добивалась перевода на работу на складе. – Хрен вам я туда полезу!

Остальные были с ней солидарны.

Но нам все равно пришлось изучить сложный процесс правильной установки подъемника – по сути, он представлял собой небольшую металлическую платформу с ограждением, которая взмывала в небо, стоило только нажать на кнопку. Если напортачить с техникой безопасности, от тебя вполне могло остаться лишь мокрое место.

Когда мы наконец сумели сделать все как надо, ДеСаймон сказал:

– Кто хочет прокатиться?

Несколько смельчаков – Эми, Маленькая Джанет и Леви – по очереди забрались на платформу и нажали на кнопку, но ни одна из них не поднялась до конца.

– Страшно! – сказали они.

– Дайте мне попробовать!

Я залезла на платформу, и ДеСаймон передал мне пульт управления. Выше, выше, выше – сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, пока асфальт, обращенные ко мне лица шести женщин и густая борода становились все дальше. Выше, еще выше. Я видела все на многие мили вперед – о таком обзоре в лагере мечтать не приходилось. Казалось, я могу разглядеть даже свое будущее. Платформа покачивалась на ветру, но я не отпускала кнопку. Мне хотелось подняться до самого конца, хотя я уже изо всех сил цеплялась за поручень и слышала, как в ушах шумит кровь.

В высшей точке подъемник резко остановился, из-за чего я лишь сильнее перепугалась. Мои коллеги, прикрывающие глаза от солнца, с ликованием встретили это достижение. Женщины из других мастерских тоже вышли, чтобы взглянуть на меня.

– Вот сумасшедшая! – восхищенно воскликнул кто-то.

Улыбаясь, я перегнулась через поручень. Мистер ДеСаймон, казалось, тоже прятал улыбку в своей бороде.

– Спускайся, Керман. Никто не хочет соскребать тебя с асфальта.

В тот день он мне почти понравился.

Лагерь постепенно пустел. В начале месяца произошел наплыв новых лиц, включая небольшую банду, которая умудрилась протащить с собой марихуану, запрятав ее между ног (похоже, приседания и кашель не очень-то работали), из-за чего по лагерю пролетел шквал обысков. Но затем заключенные вдруг разом перестали прибывать. Ходили слухи, что Бюро тюрем «закрыло» лагерь и принимало только тех, кто уже отбывал срок в других колониях, не желая, чтобы Марту Стюарт отправили в Данбери. Никто точно не знал причины этого – то ли ее не хотели распределять в эту ужасную дыру, то ли все было и того запутаннее. Однако мораторий не был выдумкой – новые лица появлялись в лагере очень редко. Но освобождения происходили едва ли не каждый день.

Мне очень хотелось и самой скорее отправиться домой. Адреналин начального этапа, когда я все спрашивала себя, смогу ли это вынести, уже прошел, и передо мной маячила оставшаяся часть моего срока. Мы с Ларри много времени и сил потратили на попытки сократить мое заключение до года, считая, что даже это будет огромной удачей. Теперь я отсидела уже половину срока, и месяцы казались мне нескончаемыми.

Но тюремная социализация меня немного отвлекала. Как и многие мои друзья, Джай была Тельцом – я узнала это, когда Большая Бу Клеммонс подошла ко мне в блоке Б и пригласила к Джай на день рождения. Большая Бу была громадной лесбиянкой. Говоря «громадной», я имею в виду, что в ней было не меньше полутора сотен килограммов. Счастливая обладательница белой, как пломбир, кожи, она была самой привлекательной громадной женщиной, которую я когда-либо встречала. Она использовала свое массивное тело для устрашения, но сильнее габаритов пугало ее острословие. Слова она находила мгновенно и считалась нашим штатным стихоплетом. Ее харизма и обаяние мало кого могли оставить равнодушным. Ее девушка Трина, весившая килограммов девяносто, была весьма хорошенькой, но при этом отъявленной стервой. Другие заключенные частенько называли ее Тупицей – но только за спиной. Она любила поспорить и была столь же упрямой, как Бу – мягкой.