Лютер - Гвидо Дикман

— Минутку, господа! — закричал Спалатин, изо всех сил стараясь сохранять самообладание.

Эти грубияны не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Он не испытывал ни малейшего желания вступать с ними в перепалку, но если им во что бы то ни стало надо поговорить с курфюрстом, то в его обязанности как секретаря входит предупредить своего господина и представить их как положено. Ни минуты не колеблясь, он поспешил за тремя рыцарями, которые тут же остановились и обернулись к нему.

Приоткрыв от удивления рот, главный уставился на Спалатина. Лицо его обрамляла аккуратно подстриженная черная борода, в которой поблескивали крохотные льдинки.

— Что вам угодно? — спросил он с плохо скрываемым гневом.

Его спутники в ожидании скрестили руки на груди. В своих меховых накидках они напоминали неуклюжих медведей, потревоженных во время зимней спячки.

— Я Георг Спалатин, секретарь придворной канцелярии и тайный советник его светлости курфюрста Саксонского. И я хотел бы немедленно узнать, не вы ли распорядились звонить во все колокола?

Рыцарь усмехнулся. Его маленькие злые глазки сверлили Спалатина, и была в них какая-то опасная снисходительность. Разумеется, он уже слышал кое-что о тайном советнике курфюрста, но то обстоятельство, что советчик еще явно не знал, что случилось, похоже, доставляло ему некое удовольствие.

— Дайте-ка нам пройти! — сказал он. — Я прибыл со своими людьми из Вельса, от двора императора. У нас депеша к его светлости курфюрсту Саксонскому!

Спалатин перепугался до смерти. Еще одно послание, подумал он. Но на этот раз не от епископа, а от самого императора Максимилиана. Если император тоже решил оказать давление на Фридриха, это свяжет ему руки, и тогда придется выдать Мартина Лютера инквизиции.

— Так, значит, вы привезли привет от нашего милостивого императора, — проговорил Спалатин, не замечая насмешливых взглядов окруживших его рыцарей. Он не сразу понял, что сказал что-то не то.

Рыцарь нахмурил густые брови, а его спутники вдруг смиренно опустили глаза долу.

— Привет с того света, секретарь, — прошептал на ухо Спалатину гость. — Император Максимилиан мертв!

Послание, доставленное из Вельса, открыло горькую правду. Император Максимилиан, которого за глаза называли последним рыцарем, спустя две недели после Крещения умер в своем зимнем дворце в Вельсе. Еще на смертном одре у императора сняли с руки кольцо, чтобы передать его внуку Карлу в Испанию.

— «Он распорядился, чтобы перед погребением бичевали его тело, наголо остригли голову и вырвали все зубы, — читал курфюрст Фридрих голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Он был при жизни великим правителем, но пожелал предстать перед Господом как кающийся монах-францисканец. Мир его бессмертной душе!» — С глубоким вздохом он передал Спалатину письмо и осенил себя крестным знамением. Его безучастное лицо ясно говорило о том, что он считает сие скорбное послание насквозь лживым.

— Последний рейхстаг просто-напросто убил императора, — осторожно сказал Спалатин, прощупывая почву. — Папа потребовал он него снарядить настоящий крестовый поход против турок. Когда он намеревался покинуть Аугсбург, чтобы направиться в Иннсбрук, город отказался открыть ему ворота, потому что он задолжал магистрату большую сумму денег. Двадцать четыре тысячи гульденов, если память мне не изменяет. Уже тогда его начала сжигать болезнь.

Фридрих зябко потер руки. За окном охотничьего кабинета метались снежинки. Купола башен и зубцы стен уже исчезали под толстым слоем снега.

«Что ж, теперь нам предстоят выборы императора, — подумал курфюрст. — Выборы, в которых голос Саксонии очень важен».

Курфюрсты Священной Римской империи германской нации готовились к торжественной процедуре погребения почившего императора, а Джироламо Алеандр тем временем вернулся в Рим.

Впервые в жизни Алеандр ощущал в душе полную пустоту, упадок сил и разочарование. После провалившихся переговоров во дворце епископа в Аугсбурге он вместе с Каэтаном отправился в Рим, где его господин распорядился издать новые декреты по поводу отпущения грехов. Согласно этим новым папским указам процедура отпущения грехов, получившая распространение в Германии, та самая, с которой боролся Лютер, узаконивалась Церковью. Отныне борьба против нее, с точки зрения церковного права, считалась борьбой против Церкви. Кардиналу удалось даже поговорить со смертельно больным императором, и старик слушал его, хотя мозг его был затуманен и он уже, видимо, мало что воспринимал. У Каэтана даже появилась надежда, что он сможет добиться от императора указа, запрещающего лживое учение Мартина Лютера. Но Максимилиан внезапно умер. Его смерть одним махом обратила в прах все надежды Алеандра на укрепление позиций Папы в империи.

Максимилиан был истинно верующим христианским монархом, проявлявшим заботу о единстве Церкви, но то была не единственная причина, по которой Алеандр оплакивал его смерть. Так же, как и он сам, покойный император был убежден, что давно назрела коренная реформа всей империи. За последние тридцать лет окрепли новые силы, и эти силы настойчиво требовали права голоса. Курфюрсты, вроде этого саксонца из Виттенберга; епископы, такие как Альбрехт Майнцский. К тому же все больше знати попадало в долги к богатым купцам вроде Фуггеров или Вельзеров. Обнищавшие рыцари не гнушались теперь выходить на большую дорогу и силой оружия напоминать о своих правах. Начиналась возмутительная неразбериха, которую скоро никто не сможет одолеть. Император Максимилиан не торопился собирать имперский совет, и Алеандру очень нравилась такая позиция. Он был убежден, что только высшая папская власть призвана начать реформу, а перец чернью она не обязана давать отчет.

Теперь на трон претендовали два человека, и Алеандр слишком мало знал их, чтобы по достоинству оценить претендентов. Франц I, из французского королевского Дома Валуа, безо всякого стеснения дал понять, что будет действовать лишь в интересах своей страны. За его стремлением сесть на трон скрывалось нежелание допустить расширение влияния Габсбургов. Король Испании Карл, внук Максимилиана, был юнцом, ему едва сравнялось девятнадцать лет. Из бесед с кардиналом Каэтаном Алеандр знал, что Папа не хочет видеть императором этого Габсбурга, потому что он не только наследник австрийских земель, но претендует также и на испанские владения, в том числе заморские, а также на Бургундию, Неаполь и Сицилию. И если этот юнец победит, он станет властителем империи столь могущественной, какую даже Папа не мог себе представить.

Когда по возвращении Алеандр явился в личные покои Папы, церемониймейстер провел его в комнату, сплошь увешанную картами и уставленную глобусами. На стенах красовались шедевры картографического искусства, а на специальных пюпитрах были разложены огромные листы из тонко выделанной телячьей кожи. Алеандр благоговейно озирался вокруг. На некоторых рисунках изображены были небесные сферы Птолемея, другие же представляли новые территории по ту сторону океана, которые якобы открыл этот генуэзец Колумб, состоявший на службе у испанского короля.