Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина

Не о том, нет, совсем не о том договаривались мы когда-то с Артуром. Не туда собирались идти. Тогда, когда проект «Русской красавицы» ещё только придумывался, когда нам ещё предстояло охмурить Рыбку и укротить Лиличку, тогда Артур разговаривал совсем по-другому.

Встречались в дешёвых забегаловках, конспирируясь уже тогда, и опасаясь быть замеченными вместе. На какое-то время, меня всё это немного увлекло. Артуру удалось заполучить согласие с первого же предметного разговора после моего самоубийства.

— Я сомневаюсь, что Генка станет следить. — оправдывался он за странное место встречи, — Но внезапно нагрянуть ко мне в гости может. А там ты сидишь… Поэтому к себе не приглашаю. Где будем заседать? — Артур горел идеей создания группы так жарко, что невинная моя прозрачная зажигалка взорвалась у него в руке. Пока Артур боролся с последствиями, я осмысливала его вопрос на разные лады.

Нет. Ничего сложного в вопросе не наблюдалось. Просто я тогда была малость пришиблена своей «Антологией смерти», поэтому реагировала на всё очень вяло. По мне, так лучше было вообще не заседать и оставить друг друга в покое. Но Артур, позвонивший в тот день утром, так настойчиво затребовал встречи, что пришлось одеваться, выходить, в первый раз за четыре дня из дому, искать названную Артуром улицу («Это в твоих краях, пятнадцать минут от твоего дома!»), спускаться в полуподвальную забегаловку и теперь вот сидеть и смотреть, как измываются над моей зажигалкой…

— Понятно, — отсутствие ответа о месте заседания Артур воспринял по-своему. Он, конечно же, ждал приглашения ко мне, и сейчас, не дождавшись, на ходу менял уже начертавшийся в мозгу план. Кстати, и Пашеньку он не взлюбил именно из-за этого нашего разговора. Будущий мой артдиректор и цербер отчего-то считал, что убоявшись Пашенькиной ревности, я не пригласила Артура в гости, а значит между делом и игрой выбрала игру, а значит, Пашенька влияет на меня плохо и лучше было б, если б его в моей жизни не было. Но все эти претензии мне были предъявлены позже. Пока же от меня требовалось согласие, и потому ничего дурного ни обо мне, ни о Пашеньке, мне не говорилось.

— Значит, будем заседать в подобных загибаловках! — постановил тогда Артур, смахивая с не слишком чистой скатерти кафешного столика оставшиеся от предыдущих посетителей крошки, — Ничего, справимся с задачей — так у нас и офис будет, и дома, куда можно звать, сколько хочешь, гостей, и вообще, всё чего душа желает! Слушай, ты уверена, что всё в порядке? У тебя такой вид, будто ты только что скончалась.

— Три дня назад, — механически поправила я, — Не совсем только что.

Возможно, мне нужно было выговориться, а Артур просто подвернулся под руку. Возможно, своей абсолютной чужеродностью в моей жизни, он располагал к доверию: объективный взгляд не заинтересованного ни во мне, ни в пострадавших человека всегда полезен. Возможно, я подсознательно стремилась отпугнуть Артура своей ненормальностью. Может, даже наоборот — пыталась привлечь внимание… Не знаю… В любом случае, я рассказала ему про историю с Черубиной и предшествующее ей написание «Антологии смерти».

— Великолепно! — вопреки ожиданиям, моему рассказу Артур страстно обрадовлася, — Это отличный промоушн! И эту историю мы тоже перетащим в наш проект. Кроме того, ты теперь просто обязана согласиться на моё предложение. Смотри, весь этот нервный срыв — знак. Первый звоночек о том, что пора изменять свою жизнь. Черубина — это отличная возможность для тебя начать всё заново. Неужели тебе не интересно раскрутить такой проект? Неужели не хочешь стать хвехдой?

— Нет, — я была предельно честна, о чём впоследствии неоднократно жалела, — Мне абсолютно не интересно. — и тут я представила свою будущую жизнь, испытала при этом какой-то странный животный ужас и решила прятаться в любые предлагаемые окопы, — С другой стороны… — страхи свои я, конечно, озвучила, — Надо же чем-то заниматься. Чем-то таким, что б можно было оборвать прежние связи… Я боюсь смотреть людям в глаза, представляешь? Спрятаться, забиться в нору и ни с кем не общаться. Не хочу больше приносить людям зло! — тогда я была ещё одержима собственной значимостью в происшествиях с окружающими, — А ты сам не боишься со мной разговаривать? Вдруг сравню тебя с кем-то, а ты потом умрёшь его смертью…

— Не боюсь, — Артур нервно дёрнул губами в знак насмешки, но глаза его остались бездонно серьёзными и злыми, — Смерть, по содержанию, для всех одинаковая. Суть в том, что был ты, а потом, оп-па, и нет тебя. А форма смерти значения не имеет. Её форма — это сиюсекундное. — потом Артур резко щёлкнул пальцами и вернул глазам нормальное выражение, — Слушай, давай оставим праздную философию и перейдём к делу. Итак, звезда будет зваться Черубина…

И я сдалась.

„Жизнь до того абсурдна, что лишние пару витков маразма ничего уже не испортят”, — решила я.

Тут обнаружилась одна из главных моих странностей — наличие герметичного клапана внутри головы. Чтобы ни было на душе, как бы ни давило оттуда дрянью, едва речь заходит о каком-то деле, я могу отключиться от ощущений и работать только мозгом. Клапан наглухо защищает мозг от остальной меня. Так было и тогда, когда мы придумывали „Русскую красавицу”, и когда нечаянно изобрели маску, и когда писали загадочные письма Рыбке, и когда записывали на диктофон наброски первой песни, и когда любительской камерой снимали импровизированный клип, и когда я хладнокровно сообщала друзьям, что нашла новую работу, страшно занята, и ото всех ухожу… Клапан открывался лишь ночами. Вгрызалась в подушку, до крови кусала пальцы, чтоб не начать трезвонить Свинтусу, хватала себя за волосы и тягала до стука в висках, чтобы разогнать все мысли и невольно не приписать кому-нибудь схожесть с героями моей антологии. Нужно было жить дальше, и при этом научиться не причинять никому вреда.

Пашенька — единственный, кого не смогла вычеркнуть. Не из привязанности, а потому, что не дался. Он настойчиво ассоциировался с загубленным в сталинском лагере Мандельштамом, за что я гнала этого /лукавого певца захожего с ресницами нет длинней/ куда подальше. Но он, единственный из всех разгоняемых, приходил снова, настаивал, просил:

— Знаю, что вы не любите гостей, но я на секундочку. Просто так. Марина, мне кажется, у вас что-то случилось, и, как бы вы ни гнали меня, я не уйду. Каждый раз оставляю вас, а потом терзаюсь. В таком состоянии людей нельзя в одиночестве бросать… Не гоните, всё равно не уйду!

В результате, остался рядом. В конце концов, я ж не писать о нём собиралась. Я просто так себе помысливала… Но не о Пашеньке сейчас речь.

Концепция группы, наш самодельный клип и тексты будущих песен, которые я ваяла под чутким руководством Артура, Рыбке понравились. О письмах и говорить нечего. Их писал Артур, отлично знающий все Рыбкины требования к будущей звезде. И вот, долгожданный час собеседования. Черубину сразу пригласили на виллу. Рыбка, напыщенный и важный, восседал за своим громадным рабочим столом. Сбоку ёрзала на стуле раздосадованная Лиличка. Если верить словам Артура, о новой претендентке и её переписке с боссом Лиличка узнала за полчаса до собеседования. Рыбка к тому времени успел пообещать Лиличке непосредственное участие в проекте, поэтому вовсе скрыть от неё визит Черубины не посмел. Артур, которому было поручено встретить гостью (то есть меня) и препроводить на виллу, наигранно неловко мялся в дверях. Я развалилась в мягком кожаном кресле, как в родной постели. Надлежало держаться вызывающе.