Мила Рудик и кристалл Фобоса - Алека Вольских

В театре воцарилось наэлектризованное недавним страхом молчание. Зрители в недоумении смотрели в пустоту в центре театра, где только что находилось чудовище, выглядевшее настолько реальным, что даже мысль об иллюзии казалась чистой воды самообманом.

Алик Дружинин наклонился вперед и нервным голосом сообщил:

— Пол целый. Целехонек!

Альбина повернула голову и поочередно окинула взглядом находящихся в ложе меченосцев. Потом отвернулась, не сказав ни слова. Ее лицо было привычно бесстрастным. Казалось, что декан Львиного зева была единственным человеком в этом театре, которому удалось сохранить, как минимум, внешнее спокойствие, тогда как лица остальных выражали богатую гамму чувств: от утихающего испуга до паники, способной взорваться наподобие бомбы.

По театру прошел легкий шепот — зрители переговаривались друг с другом, приходя в чувство. Миле показалось, что в многоголосии толпы слышится одновременно и растерянное волнение и возбужденное ликование, словно одни никак не могли избавиться от испытанного страха, а другим их страха стало мало. И словно в ответ на эту мысль по театру пронеслась сначала слабая и нерешительная, потом все возрастающая и наконец взорвавшая тишину волна аплодисментов. Зритель рукоплескал творцу ужасов.

Мила повернула голову, чтобы посмотреть на стоящего в своей ложе Массимо Буффонади. Итальянец выглядел так, будто к произошедшему не имел никакого отношения, но, тем не менее, в ответ на овации он вновь отвесил церемонный поклон.

Мила растерянно смотрела по сторонам. Она никак не могла понять, почему зрители аплодируют так, словно они очень довольны. Нет, разумеется, она понимала, что Массимо Буффонади оказался гениальным творцом ужасов — его иллюзия выглядела даже чересчур реалистичной. Но все-таки… Странно испытывать такой восторг, когда лишь минуту назад ты чуть не умер от страха. Судя по тому, какими озадаченными взглядами обменялись Ромка с Белкой, они полностью разделяли мысли Милы по этому поводу.

Тем временем овации стихли. В ложе Массимо Буффонади стало темно, словно свет от громадной люстры на потолке внезапно перестал проникать в нее. Фигура итальянца в мгновение ока словно растворилась во мраке, и… ярусы в театре с глухим скрипом поехали по кругу в противоположные стороны. Театр Привидений не изменял своим традициям.

Пока ярусы двигались по кругу, Мила бросила взгляд в ложу напротив и немало удивилась безмятежному выражению лица Бледо Квита, сидящего возле Платины. Он ничуть не был напуган. С одной стороны, видеть шарахающегося от собственной тени Бледо таким невозмутимым было непривычно, но, с другой… Кто знает, возможно, чудовища и монстры, а вернее — их иллюзии, стали для племянника творца ужасов лишь привычным развлечением.

Когда ярусы остановились, в ложе Буффонади снова вспыхнул свет. Зритель приготовился к очередной иллюзии — в воздухе опять повисло напряжение. И творец монстров не заставил себя ждать.

Из-за спины Буффонади с истошными воплями вылетели три крылатых существа. Всего миг — и одно из них пронеслось со свистом, оставляя за собой шлейф серебристого сияния, мимо их ложи. Мила от испуга схватилась за спинку кресла Альбины, но тут же, опомнившись, убрала руки. Крылатые существа носились в воздухе с такой безумной скоростью, что рассмотреть их сначала было совершенно невозможно, тем не менее это выглядело жутко, от них веяло чем-то диким и первобытным. Мила каждой клеточкой своего тела ощущала опасность.

И тут одно из существ замерло в воздухе в двух метрах над ними. Оно было ужасно.

Все тело существа было покрыто стальной чешуей. На выставленных вперед согнутых руках опасно сверкали огромные острые когти из стали. Крылья были покрыты золотым оперением, а на голове вместо волос извивались самые настоящие змеи. Они шипели, высунув наружу раздвоенные языки, и от этого шипения Мила почувствовала резкую горечь во рту и подкативший к горлу комок тошноты.

Но что было поистине жутким — это лицо существа. Глаза на этом лице источали безумие и беспредельную, неизведанной силы ярость. Рот был раскрыт в угрожающем оскале, и наружу торчали страшные клыки.

— Горгоны, — приглушенным сдавленным голосом пробормотал Ромка.

Белка громко охнула.

— Но они же… они же… — прошептала она и, увидев, что горгона поворачивает к ним голову с шипящими змеями, с криком спряталась за сидением Захара Кулича.

Мила вспомнила строки из Мирового Бестиария: взгляд горгон превращал людей в камень. В первый момент она хотела, как и Белка, спрятаться за креслом Альбины, но передумала и просто повернула лицо в ту сторону, где сидел Ромка. И тут же ахнула! Ромка продолжал упрямо смотреть на горгону и вот-вот должен был встретиться с ней взглядом. Мила не видела Альбину и старших меченосцев, но была уверена, что все они от беды подальше поспешили спрятать глаза. Но Ромка смотрел вперед!

— Ромка, что ты делаешь? — в ужасе прошептала Мила. — Ты с ума сошел? Взгляд горгоны превращает в камень!

— Это не горгона, — сцепив зубы и нахмурив брови, сказал Ромка. — Это иллюзия. Это театр. Это цирк. Это ненастоящее. Это иллюзия…

Мила вытаращила глаза от изумления: этот упрямый осел не был ни в чем уверен — иначе с чего бы ему вдруг начать долдонить одно и то же этими немыслимо короткими предложениями? — но при этом все равно продолжал смотреть!

В этот момент все звуки в сознании Милы слились в один: змеиное шипение, людской гвалт, удары собственного сердца. Она смотрела на Ромку и вдруг заметила, что на его лице, по-прежнему выражающем ужас, одновременно заиграла самодовольная улыбка.

— Не настоящие, — прошептал он с ликованием в голосе, глядя прямо перед собой.

Мила нерешительно повернула голову и оцепенела: горгона смотрела ей в глаза, щеря звериную пасть. Ярость ее взгляда проникала в Милу, как живой, хоть и невидимый, огонь, но ни дрожащие руки Милы, ни пылающее от страха лицо не каменело!

Горгона издала свирепый вопль, словно поняла, что ее только что рассекретили, и, взмахнув крыльями, рванулась прочь от их ложи.

Только после этого Мила осмелилась посмотреть вокруг. Большинство зрителей в театре прикрывали глаза руками. Некоторые отворачивались от носящихся вдоль лож горгон. И лишь единицы не боялись смотреть на этих чудовищ.

Взгляд Милы невольно потянулся в сторону ложи напротив. Амальгама выглядела скорее хмурой, чем напуганной. Сидящий рядом с ней мужчина в черном оставался невозмутим. Лицо Гарика выражало настороженность, но не страх. Платина была бледна как мел. Алюмины во втором ряду ложи вообще не было видно. Но сильнее всего Милу поразило лицо Бледо — он улыбался! Лениво глазел с блуждающей улыбкой на лице на жутких монстров, словно для него это была просто забава. Видимо, Массимо Буффонади приучил своего племянника к чудовищам с колыбели.

В последующие полчаса Массимо Буффонади легко убедил зрителей, что способен создавать самые разнообразные наваждения и каждое новое может быть во сто крат ужаснее предыдущего. В частности, Мила узнала, что джинны — это не только забавные чародеи из волшебных ламп, но иногда и злобные существа, отвратительные на вид. Когда из воздуха, сначала расстелившись туманом, а потом выросши до потолка, появился один такой джинн, принявший поочередно облики безобразного человека, шакала и змеи, Мила решила, что никогда не станет пытаться вызвать джинна, чтобы попросить его исполнить желание. Лучше уж исполнять желания собственными силами, чем еще раз увидеть это зловещее существо.